Тень Миротворца - Андрей Респов

что позволить посидеть здесь вы себе можете разве что в ночь. Да и то, не каждую, — я дружески похлопал врача по лечу.

— А ты изменился, Гавр, — князь поблагодарил Семёна, и тот деликатно покинул нас.

— Как ни оттягивал я сей момент, Иван Ильич, а пришлось убивать поспешно и много. Мало приятного в этом.

— Это в той истории с капитаном?

— И в ней тоже. А перед этим была ночная атака кавалерии, — и я рассказал случай про чёрных гусар.

— Страшная, всепожирающая война, — вздохнул Вяземский, — сегодня умерло ещё сорок два раненых: более двух десятков не успели довезти до госпиталя, четверо на операционном столе, остальные в течение дня после довольно успешных операций. Вот такая математика, Гаврила. Полагаю, ночь переживут тоже не все, но, может, Господь и управит.

Князь налил кипятка в заварочный чайник и расставил кружки на перевёрнутом ящике, рядом положил холщовый мешочек с колотым сахаром.

— Раньше вы в отношении раненых всё больше уповали на врачебное мастерство и умение, Иван Ильич. Меньше бога поминали.

— Месяц в этом госпитале и меня изменил, Гаврила. Прав ты был. Никому эта война не нужна. Гробим людей не за…да что там! — врач обречённо махнул рукой, — пей чай, Гаврила. Рад, что ты жив.

— Я тоже, Иван Ильич. Полагаю, сегодняшнее лишь начало. Учитывая число войск, нас завтра ждёт продолжение Марлезонского балета.

— Марлезонского? Почему Марлезонского? Ах, «Балет дроздования» Людовика XIII из 16 актов! Тонко… У тебя неплохое чувство юмора, Гаврила.

— Нет, Иван Ильич, это просто шутка из моего мира. Но поняли вы меня правильно.

— Кстати, у меня для тебя подарок, господин ефрейтор.

— Это с чего бы вдруг, господин коллежский асессор?

— Не вдруг. Капитана спас? Спас. Казачки, что брусиловских стрелков прикрывали, вас по оврагам, да балкам обыскались. Аж до самого парома доехали. А потом и сослуживцы капитана приезжали в госпиталь, убедиться, что жив и здоров. Хорошего человека ты спас, Гаврила. Любят его в полку. Высокой чести и умения офицер.

— Да я как-то не думал об этом. Всё больше старался, чтобы от гиповолемического шока не умер, да рвотой не захлебнулся.

— Вот о чём я и говорю, — Вяземский с загадочным видом пошарил где-то у себя за спиной и протянул мне длинный, чуть больше метра свёрток из мешковины, — прапорщики сапёрной роты рвались лично вручить тебе, Гаврила, да Ольга Евгеньевна грудью встала на защиту твоего сна. Пришлось дать слово князя, что передам благодарность от капитана лично в руки.

Я развернул свёрток, перевязанный для надёжности бечевой. Под светом масляной лампы, подвешенной на шесте рядом с ящиками, тускло блеснула латунь.

— Бебут…златоустовский, знатная сталь! Простое и надёжное оружие. Успели даже гравировку на ножнах сделать! — прищёлкнул языком князь.

Я приблизил к свету чёрные ножны с латунным концом, на котором каллиграфической вязью была выгравирована надпись:

«Ефрейтору Гавриле Пронькину

С благодарностью за спасение жизни

Инженер-капитан

Карбышев Дмитрий Михайлович

15 апреля 1915 года»

Глава 20

Нет, я не судья для них,

Просто без суждений вздорных

Я четырежды должник

Синих, серых, карих, чёрных.

Как четыре стороны

Одного того же света,

Я люблю — в том нет вины —

Все четыре этих цвета.

Р. Киплинг.

Почти полчаса просидел, пялясь в одну точку, даже о чае забыл. Вяземский не приставал с расспросами и деликатно хрустел сахаром в полумраке. Видимо, ему показалось, что подарок сапёров растрогал меня, да и устал доктор изрядно судя по замедленным движениям и едва заметному дрожанию пальцев. Я же, напротив, был не столько растроган, сколько ошарашен совпадением.

Теперь мне стала понятна смутно мелькнувшая мысль об узнавании, когда я впервые увидел этого капитана, с его высоким лбом и вытянутым книзу треугольным лицом, сжатыми губами и внимательным взглядом карих глаз. А его усишки с лихим намёком подкрученных кверху куцых кончиков! При первой встрече он показался мне немного неуместным, втиснутым в тело войны откуда-то из гражданской жизни. И это несмотря на его капитанские погоны и щегольскую папаху с заломом.

Вот тебе, Гаврила, ещё один урок: не суди о человеке по внешности! И ведь совсем чуть-чуть не хватило. Сбрей усы, поубавь волос, чтобы лоб стал ещё выше — и на тебя глянет лицо, которое любой советский мальчишка узнал бы из тысячи. Почти в каждом красном уголке найдётся его портрет, да что там: почти в каждом городе есть улица его имени, школа. А теперь ещё и аэропорт…

Как же это всё сейчас далеко от меня и зыбко. Вся та реальность, где этот капитан, прошедший Русско-японскую, Первую мировую и Гражданскую войны. Где его гением и трудолюбием были созданы многие укрепления Брестской и многих других крепостей. Генерал, проведший свою Великую отечественную войну, как немногие… Человек потрясающей силы духа и долга, трусливо убитый противником, тщетно старающимся его сломить долгих три года, всего за несколько месяцев до Победы!

И всё этот сапёрный капитан, которого я по абсолютной случайности вытащил из фронтовой переделки, каких случаются сотни. Вот, значит, какой ты, Закон Сохранения Реальности?

Я, наконец, понял, что больше всего удивило меня в сложившихся обстоятельствах. Не встреча с легендарной личностью, а то, что он при всех своих достоинствах и способностях был обычным человеком. Не анавром, не Гением, Воином и даже не Ремесленником. Просто достойным, грамотным и преданным своей стране офицером…

Совсем я зациклился на ворвавшемся в мою жизнь новом мироустройстве. Какой бы ни была эта реальность, в ней нельзя вести себя, как слон в посудной лавке. И не только из-за Закона Сохранения Реальности! Чего стоить будет моя победа и сохранение жизни близких, если ради этого придётся жертвовать не только чем-либо, но и кем-то?

Честно говоря, у меня нет ответа на этот неудобный вопрос.

А если нет, то давай-ка ты, Гавр, делай, что должно. Меньше рефлексируй. И случится то, чему суждено. А уж там поглядим, господа Хранители, чья возьмёт. Ну не убил бы ты тех немецких солдат вчера, кто поручится, что они не погибли потом? Раньше надо было сомневаться, ещё когда с Елисеем договаривался. А теперь раз уж взял карты в руки — играй!

И от этой вполне очевидной мысли внутри словно лопнул тугой обруч, стягивавший грудь и не дававший вдохнуть в полную силу последние недели. Стоит признаться, что визит ночного гостя поначалу смутил меня своей неопределённостью