Платформа - Роджер Леви

– Я нашел неиссякаемый источник энергии и способ гарантировать сохранность твоей жизни. Проект получится масштабный, но в центре его будешь ты. Ты, Пеллонхорк, и только ты будешь тайным смыслом его существования.

Пеллонхорк начал улыбаться, и я понял, что говорю с ним именно так, как ему было нужно. Я излагал факты, но описывал Пеллонхорка как равного Богу.

– На планете Хлад существует идеальный для нас источник энергии. Там огромное, постоянно штормящее море. Капсула rv, получающая энергию от движения в этих океанах, не отключится никогда. И Хлад достаточно вместителен. Он сможет принять сотни тысяч капсул. И там уже есть инфраструктура – для добычи ядра с океанского дна.

– Шепот велик, – сказал он, – но на такое у нас денег не хватит.

– В этом-то и красота! – выкрикнул я. – Платить станем не мы. Платить станут нам. Появится организация, которая будет поддерживать работу капсул и доставлять туда твоих спутников-спящих. Она будет выше и правительств, и законов, и администраты. Она будет тем, чего хотят все.

Я репетировал эту речь часами, отрабатывал интонацию, жесты. Пайрева наблюдала за мной, направляла меня. Мне следовало быть подобным проповеднику, а моим аргументам – быть неотразимыми. На кону стояла наша с Пайревой жизнь.

– Она охватит всю Систему и будет безукоризненна, идеальна. Она никогда не устареет и не будет превзойдена.

Он склонялся вперед, баюкая обвисшую руку здоровой.

– Дальше. Говори дальше.

Снаружи бушевала импульсная гроза и небо как будто створаживалось. Я видел серно-желтые и фиолетовые цвета. Пайрева бы задохнулась при виде такой красоты, и на мгновение мне показалось, что и я могу разглядеть эту красоту. Она была как аномалия в поле данных, которая вдруг становилась совершенно понятной. Я обнаружил, что, сам того не замечая, подошел к окну. Мою прижатую к стеклу руку поприветствовала молния.

Моргая от яркой вспышки, я увидел отражение Пеллонхорка и повернулся к нему.

– Она даст каждому человеку в Системе – каждому – надежду на то, что получишь ты, шанс исцелиться от того, что должно их убить. На лекарство от смерти.

– В каком смысле «надежду»? – Его тон изменился.

– Для тебя, – поспешно ответил я, – это будет реальностью. Им хватит и сильной надежды.

Пайрева говорила, что я должен сосредоточиться, что жизненно важно, чтобы я все изложил правильно. Она понимала Пеллонхорка почти так же хорошо, как меня. О, как мне повезло. Я ее не потеряю.

Пеллонхорк вздохнул:

– Это хорошо. А мой бизнес?

– Шепот будет меняться и выживать. Та организация, о которой я говорю, должна находиться под моим контролем, но большинство денег достанется Шепоту, а денег, Пеллонхорк, будет много.

– Она протянет восемьдесят пять лет?

– Дольше. Она не может потерпеть крах.

Больше я ничего не говорил. Пайрева сказала мне, как подать эту историю таким образом, чтобы он не заинтересовался ее слабыми местами, и эта стратегия работала. Пеллонхорк не стал вдаваться в подробности. Но в наступившей тишине мне было сложно удержаться от того, чтобы заговорить, чтобы рассказать ему, сколько еще остается сделать. Чтобы признаться, что я не уверен, смогу ли с этим справиться.

За спиной у меня сверкали молнии, и моя тень растягивалась на весь кабинет. Пеллонхорк должен был принять решение немедленно. Он навалился на стол и теребил цепь, и я чувствовал себя так, будто снова пойман ею, оказавшись на этот раз между Пеллонхорком и жизнями Пайревы и нашего нерожденного ребенка, и даже множеством иных жизней.

– Все может потерпеть крах, – сказал он.

В отчаянии я представил себе Пайреву.

– Кроме этой организации. Разве не видишь? Она дает людям то, что раньше обещала религия, – жизнь после того, что могло быть смертью. Но то, что предлагаю я, будет существовать в реальности.

Глаза Пеллонхорка сузились, и я быстро поправился:

– Я имею в виду, в этой жизни. Каждый будет заинтересован в ее успехе. Она идеальна, и ты, Пеллонхорк, только ты будешь целью ее существования.

Наступила тишина. Дождь утихал. Мной все больше завладевала неуверенность, но, прежде чем я успел что-то сказать, Пеллонхорк запрокинул голову и с неожиданной силой прокричал:

– Да! Вот оно!

Он судорожно стиснул цепь, и я постарался не вздрогнуть.

– Ты уверен, что Он не водит тебя за нос? – прошипел Пеллонхорк.

– Да. – Я медлил. – Это будет дорого стоить, но я могу это сделать. Я могу.

Я боролся с желанием рассказать ему больше, объяснить, в чем заключаются трудности, но вспомнил поцелуй Пайревы и последние слова, которые она мне сказала: «Обрисуй ему все в общих чертах и скажи, что можешь со всем этим справиться. Я знаю, что ты можешь со всем этим справиться, Алеф. Больше ничего не говори».

Мне нужны были спящий Пеллонхорк, нераскрытые семена и жизнь с Пайревой. Только это меня и беспокоило. Я был уверен, что то, о чем я ему рассказал, сработает, но значение имели лишь Пайрева и наш с ней ребенок.

Думая о ней, я спросил:

– Ты сделаешь это?

Не знаю, сколько мне пришлось ждать, но в голове своей я вырастил целый лес и сосчитал все листья, пока они распускались, бурели и опадали.

– Сколько тебе нужно будет времени, чтобы все устроить?

– Десять лет. Но тебе нужно будет лечь в rv раньше, чтобы твое состояние стабилизировалось.

– Я лягу в rv на пять лет, Алеф. Потом посмотрю, что ты сделал, и решу, стоит ли мне возвращаться туда еще на восемьдесят.

Я уже думал о том покое, который ожидал меня в отсутствие Пеллонхорка, о рождении моего ребенка.

– Алеф, мне ведь ничто не угрожает в rv?

– Разумеется.

Он сделал несколько резких вдохов и выдохов. Его больная рука начинала превращаться в клешню, а голова – клониться влево.

– Мой отец и Лигат, – выпалил он, – я хочу, чтобы они тоже были в сохранности. Они должны быть здесь, когда я проснусь через пять лет. Пока твоя организация не заработает, я буду с ними в комнате для rv, у себя дома. Я установлю там капсулу.

Что-то странное было в том, как он мне об этом рассказывал, и в том, как он на меня смотрел, и я понял, что Пеллонхорк был к этому полностью подготовлен. Его не удивило, что я нашел решение. Все это время он вовсе не тянул с признанием собственной болезни. Он готовился.

И еще он готовил меня. Все это время он доверял мне. Он верил в меня абсолютно, и я испытывал к нему восхитительно теплое чувство.

Я взял его за руки, здоровую и больную. Мы были близки как никогда, побратимы и друзья детства. Мы были неразделимы. В ответ он сдавил мою руку здоровой, но острые ногти его клешни поранили мне вторую ладонь.