Унесенные ветрами надежд - Елена Сантьяго

– Я бы в нужный момент прекратил борьбу. – Он поймал ее руку, прижал к своим губам и стал целовать кончики пальцев. – А ты сейчас прекращай проверять мои шрамы, потому что это занятие бесконечное.

– Так просто ты от меня не отделаешься. Откуда вот этот шрам на твоем колене?

Дункан покорно вздохнул.

– Это очень старый шрам, еще с тех времен, когда я был корабельным юнгой. Один раз я заснул, сидя в бочке на мачте, а поскольку это была не первая моя глупость на вахте, меня в качестве наказания протащили под килем корабля. Мне повезло, и я только порезался о ракушки, которыми оброс корпус корабля. Я разрезал себе ногу. Мне к тому времени уже приходилось видеть, как других вытаскивали из-под воды мертвыми. Мастер по починке парусов зашил мне рану самыми тонкими стежками, и мне разрешили три дня проваляться в койке с большой бутылкой рома.

Элизабет еще раз содрогнулась, потому что равнодушие, с которым Дункан говорил об этих вещах, выдавали, что он может быть грубым и бессовестным. И все же она в любое время готова была поклясться, что на самом деле он исполнен добра и любви. Просто ему надо было дать возможность покончить со своей прежней жизнью и начать все заново. Она была твердо убеждена в том, что ему это удастся, – вместе с ней и Джонатаном. Хотя, правда, они еще не говорили о своем совместном будущем. Элизабет чувствовала, что ему эта тема не очень нравится, потому что, как только разговор заходил об этом, он быстро переводил его на другую тему. Он считал, что сначала нужно выяснить все остальное. Вторжение английского флота, казалось, в настоящее время заботило его больше всего. Элизабет же, наоборот, думала в основном о личных планах. Она расписывала себе в красках всевозможные ужасные сценарии того, что сделает Гарольд, когда узнает, что она хочет покинуть остров вместе с Дунканом. После занятий любовью она закрыла глаза и задремала. Ей снилось, что над нею склонился Гарольд, сжимая в руке нож, с которого капала кровь.

«Ну а теперь давай доведем игру до конца», – прошептал он. А затем в ее сне появился Акин, который, словно черная тень, стоял перед надутой ветром занавеской. «День настал», – сказал он, однако это был не его голос, а ее собственный, прозвучавший где-то глубоко в ее голове: «Ураган раздует огонь и искупает землю в крови».

Элизабет в ужасе проснулась и стала глубоко дышать, пока не поняла, что она находится в безопасности, уютно спрятавшись в объятиях Дункана, а все остальное ей лишь приснилось. Он тоже проснулся и поцеловал ее, что быстро привело к тому, что они снова занялись любовью. Тесно прижавшись друг к другу, они лежали на горячем песке, а волны прибоя пенились у их ног, в то время как они в неудержимой и безумной страсти сжимали друг друга в объятиях и их стоны наслаждения заглушали шум волн. После этого он ей в первый раз сказал, что любит ее.

Она должна была чувствовать себя более чем счастливой, и, естественно, в определенной степени так оно и было, однако страх перед будущим не хотел отступать. И исследование шрамов на его теле совсем не годилось для того, чтобы подбодрить ее, скорее, все произошло наоборот. Ее настроение сменилось печалью, когда она узнала об этом еще больше: его спина тоже была покрыта шрамами, причиной которых были наказания плетью, когда он был еще корабельным юнгой. Ниже уха красовался уродливый красноватый шрам, потому что пират-буканьер когда-то в морском бою попытался перерезать Дункану глотку.

На правой щеке виднелась зубчатая дырочка размером с шиллинг от того, что пьяный бунтовщик вогнал туда корабельный гвоздь, который, собственно, должен был попасть ему в позвоночник. Все это напоминало о том, как часто ему приходится ускользать от смерти.

Дункан заметил, что у нее испортилось настроение.

– Давай-ка для разнообразия поговорим о твоих шрамах. Откуда у тебя, например, этот? – Он показал на белую полоску на ее правой щиколотке.

– Упала с лошади, – сказала она.

– А этот, на лодыжке?

– Упала с лошади.

– А вот этот, на локте?

– Упала с лошади.

Он склонился над Элизабет и внимательно посмотрел ей в глаза.

– А других шрамов у тебя нет, правда?

– Отнюдь, но их причиной является другое, значительно более тяжелое падение. – Она указала на тонкие полоски перламутрового цвета ниже ее пупка. – Их ты, наверное, не заметил?

– Откуда они, я уже знаю. Ты вынашивала моего сына.

– А ты не считаешь их уродливыми?

Он рассмеялся.

– Что за глупый вопрос. Я их люблю. И я надеюсь, что вскоре их будет больше.

– Действительно?

– Aye. А как насчет тебя? Ты что, больше не хочешь детей?

– Мне кажется, что это решение ты принял уже за меня, – сухо сказала она. – Я снова беременна.

Дункан окаменел.

– Это точно?

Когда она кивнула, он чуть не задушил ее своими восторженными поцелуями, но затем остановился и с озабоченным видом заявил:

– Ты больше не будешь скакать галопом. – Его тон был категорическим. – И как только мы найдем где-нибудь более-менее трезвого викария, то немедленно обвенчаемся.

Он скрепил свое обещание еще одним поцелуем.

– А что, собственно, ты хотел здесь высмотреть с моей помощью? – напомнила ему Элизабет.

– Ах, это. – Дункан пожал плечами. – Мне хотелось бы узнать побольше о морском дне в этом месте. В первую очередь – пройдет ли корабль в эту часть бухты. Но об этом можешь забыть. Нырять ты больше не будешь.

Она выжидающе посмотрела на него.

– Речь идет о таких вещах, как глубина и количество кораллов? Для этого мне даже не надо нырять, я и так могу тебе сказать, потому что достаточно часто приезжала сюда поплавать.

Пока они одевались, Элизабет рассказала ему, в каких местах бухты находятся коралловые рифы, где скалистый грунт, а где дно моря было песчаным и очень глубоким. Дункан внимательно выслушал ее, но, когда она спросила его, зачем ему это знать, он с большой неохотой ответил:

– Мне, наверное, придется купить у адмирала Айскью разрешение на выход из бухты. А это я могу сделать только с помощью такой информации.

– Ты хочешь сказать адмиралу, где его корабли могут достаточно близко подойти к берегу и встать на якорь, чтобы высадить войска и не попасть под артиллерийский обстрел? – Ее голос был холодным, а тон – презрительным. – Ты хочешь таким образом предать благородное дело, лишь бы спасти твой проклятый корабль?

Дункан рассмеялся, что лишь сильнее разозлило ее.

– Ты смеешься надо мной? – сердито спросила она.

Он невозмутимо посмотрел на нее и сказал:

– Моя дорогая, здесь не место для патриотических тирад. «Свобода Барбадосу» – это, конечно, звучит возвышенно. Но на самом деле это идеалистическое намерение дает свободу только богатым плантаторам. Благодаря этой свободе они станут еще богаче, наберут еще больше черных и ирландцев, которых заставят работать на своих полях. У них появится возможность захватить новые земли этого острова, чтобы пустить их под плуг для сахарного тростника.