Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен

Глядя теперь на постаревшее лицо Чубайса, который хвастался, что не любит Достоевского, пытаюсь понять, ведал ли он, что творит и если ведал, то какие оправдания себе находил? Как засыпал Гайдар, о чем думал, натягивая одеяло к подбородку и глядя в потолок своей спальни? «Я сделал это! Я! Я! Извини, дед, ты был не прав!» Чем отличается бесчеловечность строителей «нового мира», которые сгоняли в колхозы несчастных крестьян, от бесчеловечности реставраторов «старого мира», которые эти колхозы распускали спустя шестьдесят лет? Недаром их скрепляет кровное идеологическое родство. Это только кажется, что внуки восстали на дедов: коммунисты стали антикоммунистами. На самом деле и те и другие восстали против Бога. И тех и других категорически не устраивает сам человек и окружающий его мир. В нем слишком много сложного, тонкого и лишнего. В этом мире плачут, глядя на закат, и страдают, глядя на несчастного калеку, ненавидят за обман и любят до полного самоотречения, молятся и проклинают. К чему это? Подсчитав норму калорий на день, можно обеспечит гомо сапиенсу безбедное существование и без Достоевского.

«Они» знают, как лучше. Горы трупов их не смущают. Потому что цели и смыслы их титанических усилий лежат вне человека. Они умеют строить египетские пирамиды, но никогда не смогут внятно объяснить, зачем это нужно Человеку. Нужно Хозяину, который незримо стоит за спиной. Они всегда спешат. Надо успеть. Что-то обжигает им пятки, что-то дышит им в затылок. Хозяин недоволен. Хозяин накажет. Быстрее! Еще быстрее! Их лица похожи на лица игроков в рулетку – тот же азарт, та же отстраненность от подлинного реального мира. Одно желание, одна страсть: выиграть фишки! Зачем? Нет ответа. Но когда фишек много – какой восторг, какое упоение! «Ты выиграл!» – доносится голос Хозяина сквозь аплодисменты и завистливые вздохи толпы. Но не с Небес, а откуда-то снизу.

Рухнул Союз. Впрочем, я соврал: постараюсь обойтись без штампов. Союз не рухнул. Скорее он протух и мягко развалился без грохота и пыли. Мир был изумлен. Красный дракон лежал поперек евразийского материка, обессилено раскинув крылья, и лишь слегка дергал хвостом, когда его осторожно и с опаской пихали в голову палками ротозеи.

«Сдох или не сдох? Рефлексы? – гадал мир. – Можно погладить? А что он любит?»

«Сдох! – успокоил пьяный Ельцин, забравшись на трибуну Конгресса США. – Похороним, не беспокойтесь, смердеть не будет».

«Ни фига! – ответил народ, сбросив шкуру дракона и неумело перекрестившись. – Живы! Только отощали маленько».

Я так долго изливал горечь и осуждал тяжкие те времена, чтоб никто не обвинил меня в благодушии или черствости.

Перестройка и в самом деле принесла много бед большинству населения страны, но я, честно признаться, принадлежу к меньшинству. Да! Да! Лично я получил после Революции все то, чего хотел, о чем мечтал в самые тягостные черные минуты застоя. И при этом никого не убивал, не грабил и не предавал. И даже умудрился прожить самые опасные годы среди порядочных людей. Как это могло быть?

В конце 90-го года Славик пригласил меня в газету «Аничков Мост». От того, что рассказал друг, у меня сперло дыхание. Газета была независимой! Ну, то есть был наверху какой-то там Совет каких-то народных депутатов, который становился вроде как учредителем, но – никаких райкомов, обкомов и прочих карательно-нежелательных органов. Газета общественно-политическая, демократическая, с чистой биографией и незапятнанной репутацией. В это невозможно было поверить, но я уверовал сразу и бесповоротно. Со складом было покончено. Я последний раз накормил Жульку, собрал свой нехитрый скарб и, окрыленный надеждами, выпорхнул за заводские ворота. В новую жизнь!

За два года затворничества во мне накопилось столько энергии и энтузиазма, что разве что только искры не сыпались из ноздрей. Я жаждал подвигов и славы! За демократию я готов был лезть на баррикады!

Забегая вперед, скажу: мне довелось быть главным редактором четырех известных петербургских газет: «Комсомольской правды в Петербурге», «Петербург-Экспресс», «Вечернего Петербурга», «Невского времени» (про мелкие проекты пока умолчу), но ни в одну из них я даже наполовину не вложился так, как в свою первую любовь – «Аничков Мост».

Татарникова Вера, главный редактор, собрала разношерстную банду. Мы были похожи на наемников, которых набрали наскоро по объявлению, особо не придираясь к таким мелочам, как здоровье, возраст и даже квалификация. Главное – огонь в глазах и ненависть к режиму. Депутаты выделили нам шикарное помещение на Невском проспекте по соседству с известной газетой «Час Пик». Это уже укрепляло наш статус.

На старте нас было пятеро журналистов, не считая редактора и технарей. Все вылезли из многотиражек, где накопили революционное вольнодумство и серьезные амбиции. Все жаждали реванша за бесцельно прожитые годы и сатисфакции за перенесенные оскорбления от власти и более успешных коллег.

Я стал – благодарю тебя, Боже! – криминальным журналистом.

Газета, как я уже упоминал, заявляла себя демократической. Я вырос в убеждении, что все демократы свято верят в слова Вальтера: «Я не согласен с вами, но готов отдать жизнь за то, что бы вы имели право высказать свои мысли». За точность не ручаюсь, но смысл понятен. Сколько раз цитировали эти слова в 80-е годы все кому не лень! Теперь выясняется, что Вольтер вроде бы даже их и не говорил. Возможно, вовремя понял, что ничего кроме смеха они не вызовут у честного человека. Во всяком случае, в России 90-х эта фраза звучала бы иначе. Вот так примерно: «Я не согласен с вами, и проломлю вам голову поленом, если вы не перестанете крякать свой вонючий бред». Одним словом: «Всем молчать, сейчас Чапай говорить будет!» До конца я так и не понял, почему люди, выросшие в тоталитарном концлагере, с таким воодушевлением готовы были построить новый концлагерь, напичканный их собственными идеями. Ведь они только кажутся свежими на первый взгляд, но протухают очень быстро и вызывают рвоту, если их кушать каждый день.

Либеральнейший «Аничков Мост» не был исключением. Мы исповедовали единственно правильные идеи. Другие были преступны, их исповедовали красно-коричневые недобитки или глупцы. Беда была еще в том, что и собственные «правильные» мысли мы доносили до читателей неумело, полагая, что революционное вдохновение заменит профессионализм. Все ошибки, которые можно было совершить, мы добросовестно совершили.

Начнем с того, что наша «районка» центральной темой первого номера выбрала Литву. Аншлаг на первой полосе кричал: «Литва, мы с тобой!» Это когда омоновцы штурмовали телебашню в Вильнюсе. Передовицу с рыдающим пафосом писала сама главный редактор. Смысл – руки прочь от