Птица солнца - Уилбур Смит

– Сколько?

– Много. Мы точно не знаем. Этот человек, – префект указал на центуриона, – сам видел.

Ланнон повернулся к усталому центуриону.

– Говори! – приказал он.

– Я был в патруле, государь. Отряд из пятидесяти человек на севере. Мы увидели дым, но когда подошли к шахте, все было кончено. Бараки рабов открыли, гарнизон перебили. – Он помолчал, вспоминая мертвецов со вспоротыми животами и кровавое месиво у них между ног. – Ушли, все, кроме больных и хромых. Этих оставили.

– Сколько?

– Около двухсот.

– Что вы с ними сделали?

– Предали мечу.

– Хорошо! – Ланнон кивнул. – Продолжай!

– Мы пошли за главным отрядом рабов. Когда они вышли из Хилии, их было больше пяти тысяч и они двинулись на север.

– На север, – прорычал Ланнон. – Конечно, к реке.

– Они идут медленно, очень медленно. А по пути все грабят и жгут. Мы шли за ними по столбам дыма и стаям стервятников. Население разбегается перед ними, бросая все. Они пожирают землю, как саранча.

– Сколько? Сколько? – спрашивал Ланнон. – Мы должны знать!

– Они открыли бараки в Хилии, в Тие и на десятке других рудников, и все рабы с полей примкнули к ним, – ответил центурион.

Один из военачальников рискнул предположить:

– Их должно быть не меньше тридцати тысяч.

– Самое малое, государь, – согласился центурион.

– Тридцать тысяч, во имя Баала, – прошептал Ланнон. – Так много! – Но тут его охватил гнев, и он резко заговорил: – Какие силы противостоят им? Сколько легионов?

– В Зенге – два, – сообщил один из командиров.

– Они не успеют, – ответил Ланнон.

– Один легион здесь, в Опете.

– Слишком далеко, слишком далеко, – прорычал Ланнон.

– И еще два на южном берегу большой реки.

– Они разбросаны по гарнизонам на пятистах милях. А все остальные распущены? – спросил Ланнон. – Сколько потребуется, чтобы собрать их?

– Десять дней.

– Долго, – выпалил Ланнон. – Восстание нужно подавить безжалостно. Это чума, она распространяется, как огонь в сухом папирусе. Нужно изолировать его и погасить. Погасить каждую искру. Какие еще у нас силы?

– Угодный Баалу, – почтительно сказал один из военачальников, и Ланнон посмотрел на него. Он забыл о Хае. – Он в Синале, точно на пути рабов на север.

– Хай! – негромко сказал Ланнон и замолчал. Его военачальники тем временем горячо заспорили.

– У него только всего две когорты – тысяча двести человек, а ему противостоит армия в тридцать тысяч.

– Не армия, а толпа рабов.

– Но тридцать тысяч.

– Мы не можем вовремя выслать ему подкрепления.

– Было бы глупо сражаться при таком соотношении сил, а высокородный Хай Бен-Амон не глупец.

– Ближайшие резервы в Сетте, на реке.

– Бен-Амон не будет сражаться, – заявил один из них, и все посмотрели на Ланнона, ожидая, что он скажет.

Ланнон улыбнулся.

– Успокойтесь. Бен-Амон будет сражаться. В избранное им самим время, в избранном месте угодный Баалу даст бой. – Улыбка царя исчезла. – Через четыре часа со всеми имеющимися силами я выступаю на подмогу Бен-Амону. Отдайте приказ собрать все расформированные легионы, пошлите гонцов в Зенг.

– Будет сражение? – спросила Танит. Ее глаза горели, губы раскрылись в предвкушении. – Настоящее сражение, как те, о которых ты поешь?

Хай улыбнулся, не отрываясь от столика, на котором писал приказ командиру гарнизона Сетта.

«Собери все войска своей округи за стенами города. Сообщи запасы копий, стрел и другого оружия. Сколько слонов в твоем распоряжении? Прикажи галерам речного дозора бросить якорь в пределах стен и ждать моих приказаний. Сообщи уровень воды в реке. Какие броды доступны для перехода? В шесть дней я прибуду и приму командование. Я намерен воспрепятствовать врагу переправиться через реку и…»

Танит соскользнула с ложа и пересекла палатку. Она подошла к Хаю сзади и осторожно пощекотала ему ухо.

– Мой господин.

– Танит, я очень занят. Это важно.

– Не более важно, чем ответить на мой вопрос, будет ли сражение.

– Да, – кратко ответил Хай. – Да, будет.

– Хорошо! – Танит захлопала в ладоши. – Никогда не видела настоящего сражения.

– И не увидишь, – мрачно сказал Хай и вернулся к приказу. – Завтра ты уедешь на боевом слоне, под охраной пятидесяти человек. Вернешься в Опет до окончания беспорядков.

Танит вернулась на ложе и раскинулась на нем, проказливо разбросав одежды и обнажив стройные бедра. Она уставилась в затылок Хаю, и губы ее упрямо сжались.

– Это ты так решил, божественный, – неслышно сказала она.

Лежа без сна, Танит прислушивалась к голосам Хая и его командиров, обсуждавших предстоящую кампанию. Ее палатка очень удобно располагалась рядом с палаткой верховного жреца, так что неосвещенное пространство между ними можно было пересечь незаметно для часовых. Это путешествие в Синал Хай задумывал как любовное свидание, как бегство от ограничений Опета.

Айна, старая жрица, что-то забормотала во сне. Танит подобрала свою сандалию и швырнула в нее. Айна икнула и замолкла.

Танит была слишком взбудоражена происходящим, чтобы уснуть. На них надвигалась армия рабов, десятки тысяч дикарей, оставляя за собой широкую полосу насилий, убийств и выжженной земли.

Весь день в лагерь стекались беглецы, каждый приносил новые истории, полные ужаса и смерти. Этим варварам противостояли Хай Бен-Амон и горстка героев, которые численно уступали врагу один к двадцати. О таких битвах слагают легенды, и Танит не собиралась пропускать ни мгновения. В ее представлении исход был предрешен: в песнях герой всегда побеждает. Он любимец богов и потому непобедим. Жаль, что Хай в своем обычном мужском высокомерии становится неразумен, но у Танит были свои планы.

Далеко заполночь она услышала, что командиры уходят от Хая и направляются к своим палаткам. Она села и постаралась вызвать слезы. Обычно она добивалась этого, вспоминая щенка, который был у нее в детстве. Его утащил леопард. Сегодня уловка не сработала, и Танит пришлось удовольствоваться тем, что она натерла глаза костяшками пальцев.

Хай лежал на постели. Неярко горела лампа, и в углах было темно. Когда Танит скользнула в палатку, он быстро приподнялся на локте. Прежде чем он смог заговорить, она легла рядом с ним и обняла за шею. Она дрожала.

– Что с тобой, мое сердце? – Хай встревожился.

– О мой господин, сон. Дурное предзнаменование.