Черные реки сердца - Дин Кунц

— Ее автомобиль обнаружили брошенным. Были объявлены ее поиски. Но нигде близко от дома ее не нашли. А через неделю кто-то наконец обнаружил ее тело в канаве, в восьми-десяти милях от Вэйля.

Когда он сидел за кухонным столом в хижине в Малибу утром в пятницу и разглядывал фотографии в первый раз, Роя охватывало ощущение, что ему знакомо лицо женщины. Каждое слово, которое произносил Дюваль, подводило Роя ближе к ответу на ту загадку, что преследовала его еще три дня назад.

Голос Дюваля в наушниках теперь приобрел странную, соблазняющую мягкость.

— Она была найдена голой. Со следами пыток и сексуального насилия. В то время это было самое зверское убийство. Даже и теперь его детали могут вызвать ночные кошмары.

На третьем снимке Дженнифер и мальчик стояли возле плавательного бассейна. Она положила ладонь ему на голову и сделала двумя пальцами «рожки». На заднем плане виднелся сарай.

— Все признаки указывают, что она стала случайной жертвой, — сказал Дюваль, медленно, капля за каплей, опустошая свою фляжку с секретами. — Он социопат. Какой-то парень с автомобилем, но без постоянного места жительства, странствующий по дорогам от штата к штату. Тогда, двадцать два года назад, это был относительно новый синдром, но полиция уже встречала таких довольно часто, чтобы определить: бродячий маньяк-убийца, не связанный ни с семьей, ни с обществом; акула, отбившаяся от стаи.

Женщина. Мальчик. Сарай на заднем плане.

— Преступление оставалось некоторое время нераскрытым. Точнее, шесть лет.

Вибрации от мотора вертолета и его лопастей передавались через фюзеляж в кресло Роя, в его тело и вызывали в нем дрожь. Очень неприятную дрожь.

— Мальчик и его отец продолжали жить на ранчо, — сказал Дюваль. — Там был отец.

Женщина. Мальчик. Сарай на заднем плане.

Рой перевернул четвертую, и последнюю, фотографию.

Мужчина в тени. Пронизывающий взгляд.

— Имя мальчика не Спенсер, а Майкл, — выдал Дюваль.

Черно-белая студийная фотография мужчины лет тридцати пяти была сделана с настроением: хорошо проработана в контрастах между ярким светом и темнотой. Специфические тени, отбрасываемые какими-то предметами за пределами кадра, роились на противоположной стене, словно вызванные человеком на снимке, как будто он мог повелевать всеми силами ночи.

— Мальчика звали Майкл…

— Акблом. — Рой наконец оказался в состоянии узнать его, несмотря на то, что тени скрывали по крайней мере половину лица. — Майкл Акблом. Его отец — Стивен Акблом, художник. Убийца.

— Правильно, — сказал Дюваль, несколько разочарованный тем, что пришлось расстаться с секретом.

— Освежи мою память. Сколько тел там, в конечном счете, нашли?

— Сорок одно, — сказал Дюваль. — И думали, что есть еще где-нибудь.

— «И они были все так прекрасны в своих страданиях, а после смерти напоминали ангелов».

— Вы помните это? — в изумлении спросил Дюваль.

— Это было единственное, что Акблом сказал на суде.

— И это было почти единственное, что он говорил полицейским и своему адвокату, и всем прочим. Он не чувствовал, что совершил что-то ненормальное, но понимал, почему общество думает иначе. Поэтому он просил признать себя виновным и принял приговор.

— Они были так прекрасны в своих страданиях, а после смерти напоминали ангелов, — прошептал Рой.

Когда утром «Ровер» мчал по Юте, солнце играло на иглах вечнозеленых деревьев, вспыхивало и искрилось в ветровом стекле. Игра яркого света и теней так же злила и дезориентировала Спенсера, как и пульсация стробоскопических ламп в темноте ночных клубов.

Даже когда он закрывал глаза, то сознавал, что был более озабочен ассоциацией, которую вызывала в его памяти каждая вспышка, нежели самим солнечным светом. Для его внутреннего взгляда это веселое мерцание было сверканием холодной, смертоносной стали во мраке катакомб.

Он никогда не переставал поражаться, как полно прошлое продолжает жить в настоящем и по-прежнему несет страдания, а стремление забыть его лишь пробуждает память.

Коснувшись пальцами правой руки своего шрама, он сказал:

— Приведите пример. Назовите мне хоть один скандал, который погасило это безымянное Агентство.

Она поколебалась:

— Дэвид Кореш. Вако, штат Техас.

Ее слова заставили его широко раскрыть глаза даже навстречу стальным клинкам солнечного света и темно-кровавым теням. Он недоверчиво посмотрел на нее:

— Кореш был маньяком!

— Никаких возражений. У него было четыре мании, насколько я знаю, и, разумеется, я не буду спорить, что мир без него стал лучше.

— Я тоже.

— Но, если бы Бюро по расследованию дел, связанных с алкоголем и незаконным хранением оружия, хотело бы задержать его по делу об оружии, они могли бы схватить его в баре в Вако, куда он часто ходил слушать оркестр, который ему нравился. Затем они могли внедриться в организацию без сопротивления с его стороны. Вместо того чтобы штурмом брать его дом. А там, Господи помилуй, были дети.

— Дети, не представляющие никакой опасности, — проговорил он.

— Конечно, они там были. И сгорели заживо.

— Несчастный прием, — сказал он осуждающе, играя роль адвоката дьявола.

— Правительство никогда не производило какого-либо запрещенного оружия. На суде они заявляли, что должны были найти оружие, переделанное на полностью автоматический огонь, но там было много несуразностей. «Техасские Рейнджеры» предусматривают только по две единицы огнестрельного оружия на каждого своего члена — все легально. Техас — это штат большого оружия. Семнадцать миллионов населения и свыше шестидесяти миллионов единиц огнестрельного оружия — по четыре на нос. Члены этого общества владеют лишь половиной того оружия, что есть в средней техасской семье.

— О'кей. Это было в газетах. Обо всем этом сообщалось, пускай даже не очень широко. Это трагедия и для погибших детей, и для Бюро по расследованию. Но что именно сделало это безымянное Агентство, чтобы замять дело? Это была для правительства весьма неприятная, ставшая общеизвестной, история. Оно оказало Бюро медвежью услугу, пытаясь выгородить его, выставить в лучшем свете.

— О, но они были просто блистательны в сокрытии самого взрывного аспекта этого дела. Кое-кто в Бюро, лояльный Тому Саммертону, директору, намеревался использовать дело Кореша как пробное для применения законов о конфискации имущества к религиозным организациям.

В то время как Юта уже мелькала под их колесами и они приближались к Модене, Спенсер продолжал трогать пальцем свой шрам и размышлять над тем, что она ему раскрыла.

Деревья стали словно уменьшаться. Сосны и ели тут отстояли слишком далеко от шоссе, чтобы отбрасывать тень на проезжую часть, и пляска светотеней прекратилась. Еще Спенсер заметил, что Валери стала щуриться, глядя на дорогу впереди, и вздрагивать слегка время от времени, словно ее мучили собственные воспоминания.