Бывшие в падении - Александра Гейл

– А, то есть слово «мастерица» ты знаешь, но «саботажник» – нет? – не преминула я поддеть. – Уклонист и подрывник деятельности.

В этом месте мы с Кифером снова уставились друг на друга без восторга.

– Полагаю, первым слово возьмет господин Кифер, – прервал очередную паузу Нестеров.

И хотя доктор ничем себя не выдал, я почувствовала, как у него аж зудит от желания влезть в приоткрытое окошко, чтобы узнать о Поле хоть что-то. Ну, я его понимала. Я сама замерла на месте, с трудом скрывая предвкушение.

– И что же вы хотите от меня услышать? – с легкой насмешкой поинтересовался Поль. Похоже, он был морально готов к такому повороту событий.

– Ваша жизнь изменилась, но, как я понял, никто не в курсе, что вы на самом деле думаете по этому поводу. Может быть, у вас есть какие-то соображения на счет Дияры? Уверен, она бы чувствовала себя куда комфортнее, если бы понимала ваши намерения. А от ее эмоционального комфорта теперь зависит здоровье будущего малыша.

У меня от таких слов задергался глаз. Потому что, ну, с Полем о таком говорить не рекомендует Минздрав. Что, собственно, и подтвердилось, когда Кифер уставился на Нестерова с обещанием скорой расправы.

– Что я думаю? Что этому ребенку очень не повезло с родителями. Ни у нее, ни у меня не было достойного примера в воспитании. Не в обиду вам, Гюзель, – кинул он моей притихшей маме.

Момент, когда она разрешила Полю называть себя по имени, я где-то упустила. Наверное, он проскользнул между первым и вторым бокалом вина и там и остался. Впрочем, я прикинула в уме цифры и поняла, что по возрасту Кифер близок к моей маме примерно так же, как ко мне. Несколько… дискомфортно.

Мама спорить не стала. За последние дни она узнала, сколько лапши ей навешала дочь на уши и, должно быть, теперь корила себя за упущение. Мне иррационально захотелось ее пожалеть. Несмотря на то, что я все еще не считала себя такой уж неправой. Нет, ну серьезно, помочь мне решить проблемы она не могла, только переволновалась бы – а что мне толку от ее волнений? Только больше переживаний.

– Считаете? До отъезда в Петербург у Дияры было вполне счастливое детство. Иначе разрыв отношений между родителями не был бы таким травмирующим. То есть фактически вам следовало бы позволить ей взять ответственность за модель семьи. Если вы готовы идти на уступки, конечно.

– Семья? Этот момент тоже решился за время моего отсутствия? – не сдержала я ехидство.

Три пары глаз уставились на меня в немом изумлении. Никто не ожидал, что именно я стану тем человеком, который ставит палки в колеса. Все шишки заранее достались Киферу. Но также никто не знал о моем поступке. Какая семья, если я еду в Великобританию?! И к слову, Поль сам заговорил об этом утром! Пусть теперь не удивляется.

– Для ребенка вы будете семьей вне зависимости от установившихся между вами взаимоотношений, – подозрительно проговорил Нестеров и прищурился. Как будто пытался пролезть ко мне в голову. Я неопределенно пожала плечами, страшась того, что доктор возьмет и вытянет каким-то чудом правду о пути отступления, который я для себя определила. – Не думаешь, что стоит постараться?

– А разве это зависит только от меня? – огрызнулась я.

– В данный момент только ты не идешь на контакт. И причины, учитывая все обстоятельства, мне не совсем ясны, – аккуратно прощупал почву Нестеров.

– Какие обстоятельства? – спросила, проглотив горечь.

Отчего-то эти слова вызвали во мне острое желание разреветься. И это было ужасно. Кажется, я превратилась в генератор неисчерпаемых слез.

Нет, ну почему так? Если бы не Рамиль и мой отъезд в Казань, мы бы с Полем не расстались, я бы узнала о беременности здесь, в Москве. И может быть, мы бы решили быть вместе, а не так, по-дурацки, когда «ты останешься в спальне, а я переберусь на диван».

– Я полагаю, ты благодарна Полю за то, что он приютил вас с матерью. Неплохо бы начать с этого.

И в этот момент во мне что-то взорвалось. Бомба искренности, видимо. Огромный шарик, в котором я копила невысказанные обиды.

– Начиная с тринадцати лет у меня все временное. Я временно жила в общежитии при школе балета, потом временно снимала квартиру, имела временное место работы, хотя, было дело, полагала, что меня достаточно ценили. Это оказалось ошибкой моей жизни, ибо большего зла, чем от руководства театра я вообще ни от кого не видела. – Пожевав губами, продолжила: – Я временно жила с Полем Кифером, временно пребывала в клинике, временно кантовалась в не пойми каких условиях с ищущими работу танцовщиками, потом на время переселилась к Эви и Свете, к Бехчину. Но самым временным оказалось собственное жилье, о котором я мечтала и ради которого влезла в долги. У меня даже деньги – и те были временно! Мне… мне нигде нет места, и никак не получается это исправить. Что ж, я, наверное, рада, что мы в Москве, где я могу снова искать жилье и работу, но у меня нет ни малейшей уверенности в том, что я не окажусь с чемоданами на лестничной клетке уже завтра. Я вечно… будто своей жизни не хозяйка. И благодарности за очередную неизвестность не испытываю.

– Ты считаешь, что я могу выставить тебя с чемоданами на лестничную клетку? – заметно оскорбился Кифер.

– Ты уже однажды выставил, – подметила я резонно. – В Петербурге. Ты не хотел меня видеть. Даже посетовал, что я пришла лично, а не прислала адрес, по которому доставить вещи. И это притом, что ты признал: твоей вины в срыве спектакля было не меньше. Может, ты планировал разорвать отношения вне зависимости от того, как пройдет премьера? На то похоже. Что с тех пор изменилось? Ты изменился? Нет. Простил ли ты меня за прошедшие годы? Я так не думаю. Окей, значит, дело только в ребенке. Что ж, ребенок был и тогда. Просто ты о нем не знал, а я не могла сказать при твоей новой… девушке, которая недвусмысленно обозначила свое присутствие в твоем доме и не дала мне шанса на откровенность. Но… раз ничего не изменилось, то получается, если вдруг… ребенка не станет, ты снова соберешь мои вещи и дашь пинка под задницу?

По-моему, этими словами я шокировала вообще всех. Мама, например, хватала ртом воздух, как вытащенная из воды рыба. Но – что? Неужели о такой возможности думала только я? Не верю. Все думали, и именно потому в квартире было так напряженно и токсично. Просто никто больше не решался заговорить вслух.

Я развела руками.

– У меня нет ни малейшей уверенности в том, что я выношу малыша, Поль. У меня был рецидив анорексии, а может, и есть, и ты, Поль, немало тому поспособствовал. Ты, быть может, готов заботиться о ребенке, но не обо мне. Ты можешь искренне ответить на вопрос, желаешь ли мне добра? Только мне. Или все, что есть, это чувство вины, долга и прочее? Я ничего не знаю ни о твоих мотивах, ни даже о тебе самом. Ты даже город, где родился, не посчитал нужным назвать.

– Тулуза, – ответил он.

– Опоздал.

С этими словами я поднялась с дивана, посчитав, что донесла свою точку зрения, и направилась в спальню.