Портрет лива в Старой Риге - Гунар Рейнгольдович Приеде

Так что «учитель Приеде» (так в Латвии принято обращаться к педагогу) остается для них прежде всего учителем.

В Латвии строят повсюду, в каждом колхозе. Можно представить, какое количество учеников Гунара Приеде работает на территории республики. Ему приходится много ездить. Не надо заботиться о гостинице, надо только пройти, не торопясь, по улице. Обязательно кто-то окликнет: «Учитель Приеде!»

Не о театре, не о пьесах, не о премьерах, но о своих учениках он может говорить без конца. Он умиляется, удивляется, замечает все подробности, радуется и говорит об этом так, как другие говорят о собственной премьере.

Известно, что писатель должен знать жизнь. Перед учителем Приеде в течение двадцати лет проходила жизнь всей Латвии, разных ее поколений и социальных пластов. Эту жизнь не надо было специально «наблюдать». Сказать, что в ней он «черпал материал», — значит употребить избитую фразу, но он действительно черпал и, кажется, не испытал опасений, что этого материала ему не хватит.

Кроме того, педагогическая работа была надежной реальной основой его собственной жизни. Необходимость такой опоры Приеде испытал не однажды. Он не боялся пустоты вокруг себя, отсутствия собственного имени на афише. А этот страх — один из самых пугающих для драматурга. Вынужденные паузы (которые могут обернуться мукой, всякого рода тяжелыми комплексами) естественно заполнялись работой, ежедневным деловым общением с людьми. А в конечном счете — новым внутренним наполнением.

В прибалтийских лесах так собирают смолу. Стволы сосен аккуратно надрезаны уходящими вниз клинышками, а внизу к каждому стволу привязана жестяная воронка. Медленно, по каплям, не мешая росту дерева, туда стекает смола. А из нее делают много полезного.

* * *

Другие драматурги увлекают силой страстей, жаром публицистической мысли, сочным изображением быта.

Обаяние лучших пьес Гунара Приеде — в воздухе. Он не загрязнен, чист, и его ощущаешь так, как это бывает вне города, на природе. Когда действие пьесы происходит внутри дома, в комнате, важным становится время года на дворе. Только осенью так горит костер у станции и такие штормы бывают на море. Только зимой на побережье Кавказа так светит солнце, а на видземском хуторе так сияют снежные холмы. Эти холмы видны за окном деревенского дома, и на фоне их белизны — красные цветы герани на подоконнике.

Автор часто выносит действие на воздух — на строительные площадки, на развилки дорог, к автобусным станциям, которых в Латвии множество. Люди у него не засиживаются в комнатах — уходят, уезжают, приезжают, у порога стряхивают снег, снимают дождевики.

Театр все это может принять за авторскую блажь. Тем более что сейчас не принято педантично следовать ремаркам. Но Приеде указывает не на обязательные детали «правдоподобия», а лишь на то, что он, автор, не видит своих героев вне живой конкретной среды — они в ней выросли, ею дышали, к ней привязаны. Перед сегодняшним театром, более всего чуждающимся натурализма, он ставит довольно сложную задачу. Изображать на сцене природу, быт, все эти холмы и деревья, герань на окнах? Но сегодня все ищут метафору, условность, резкую образность и т. п. Как найти живую условность, не давящую, не умертвляющую такие нужные автору слова, как «сумерки», «дождь», «осень», «солнце»? Очевидно, это непростая задача. Автор лишь предлагает решить ее и делает это вполне деликатно. Театры чаще всего его просто не слушают.

Но иногда, минуя авторские указания, они находят свое решение, и оно бывает точным. В пьесе «Отилия и ее потомки», к примеру, важна география Латвии. Люди все время переезжают с места на место, из города в деревню, меняют адреса и т. д. Автор в ремарках предложил использовать нечто вроде кинофотомонтажа. В театре литовского города Паневежиса поступили проще — повесили вместо задника огромную карту Латвии. Намекнули таким образом, что играют спектакль про своих соседей, а тем, очевидно, не сидится на месте. «Семейная» пьеса, как того и хотел автор, вышла на иной простор.

В эстонском театре «Угала» когда-то давно поставили «Пусть осень». Мне и сейчас кажется, что режиссер А. Сатс нашел самый важный ключ к автору. Действие происходит в приморском городке. Одна деталь спектакля определяла всю атмосферу: большая разлапистая сосновая ветвь спускалась сверху над сценой. Такие ветки бывают только у тех сосен, что растут на ветру, в дюнах. Жители этого края всегда прислушиваются к морю, к переменам погоды. И сосновая ветвь над головами людей жила так же — то замирала, прислушиваясь, то начинала волноваться, ждала шторма, подавала свои сигналы. Люди, разговаривая, поглядывали в сторону моря, старая женщина торопливо увозила в дом детскую коляску…

Пьесы Приеде иногда сопровождают музыкой — ею в театре принято усиливать драматизм, создавать настроение. Такая театральность для этого автора — как косметика для лица, привлекательного живыми красками. Важен реальный звук — человеческого голоса, ветра, застолья в другой комнате, дальней электрички. Ровный шум электрички — это одно, проносящийся рядом с домом скорый поезд «Москва — Рига» — другое, и другой этому в пьесе отклик. Важен реальный свет, очень разный и живой — полдень на море зимой, свет лампы на веранде, потухающие блики костра.

Современный режиссер возразит: не в этом дело. Дело в людях, в их отношениях. А со всеми этими бликами, звуками и запахами театр давно попрощался.

Можно ответить так: театр попрощался, а жизнь, к счастью, нет.

Кстати, в том спектакле театра «Угала» главным, конечно же, были люди. Лица у них были простые, почти без грима, а скромность сценической манеры намекала на непоказную культуру. Их отношения были прочерчены режиссером очень точно, без аффектации. А сосновая ветка над сценой вовсе не бросалась в глаза. Кажется, она была настоящей, но и это — лишь подробность. Просто в театре знали, как создать на сцене жизнь, и любили именно это.

Если бы не приходилось по пьесам Приеде видеть спектакли, похожие на засушенные цветы или, того хуже, на искусственные — с проволочным стеблем, обернутым ядовито-зеленой бумажкой-лентой, — можно было бы и не поднимать разговора о воздухе, свете, звуках и тому подобных деталях.

* * *

Приеде — педагог по натуре, по душевной склонности. Отказавшись в своих пьесах от педагогики, он отказался бы от самого себя. Поначалу он тянулся к прямому учительству, потом парадоксально сам дидактику отрицал («Положительный персонаж», «Первый бал Вики»). Но и отрицая, он оставлял ее на подмостках, так сказать, одной из действующих сил. Лет десять назад критика верно подметила в нем конфликт между моралистом и художником. (Наиболее серьезная статья о драматурге в журнале «Театр» так и была названа «Приеде против Приеде». Автор ее Р. Кречетова.) Но, как выяснилось с годами, этот конфликт не разрушал пьесы Приеде, а по-своему формировал их. Конфликт