Искусники - Пэт Кэдиган

Если это и можно назвать существованием, то что это за жизнь?

Тем временем Это продвигалось по системе, расползаясь во все стороны, разило ударами, ассимилировало, росло. Прежде, возможно, Марк нашел бы ему выразительное прозвище, но здесь, в системе, вещи были самими собой или переставали быть, а Это не изменило своей природы. Оно осталось вирусом, но с одним существенным отличием: оно сознавало свою природу и свое существование. Оно было живым.

Поэтому для Марка главной задачей оставалось не заразиться. Вернее, не заразиться еще больше. Его по-прежнему удивляло, насколько был поражен его организм, да и вся система в целом, которая, тем не менее, все же способна была функционировать. Он помнил свою жизнь, когда был еще из мяса и костей. Разве не бывают некоторые виды инфекции, вернее, бактерии, вполне полезны, даже жизненно необходимы?

Он бы не стал над этим задумываться, если бы ему не попались старые записи Доктора Фиша, оставшиеся после того, как того выпустили на поруки. Марк знал, что для Арта Фиша его собственное присутствие в системе не могло остаться незамеченным. Он несколько раз отмечал какую-то дружелюбную вибрацию, приятное эхо или резонанс, но открытого подтверждения пока не последовало. Доктор Фиш не нанес визита к нему на дом, но сам он мог вычислить, в каком приблизительно направлении того искать. И отправиться вслед за ним, что сохранялось в качестве запасного варианта на крайний случай, о котором он особенно не задумывался, пока не пришла последняя весточка от его прежнего тела.

Неожиданно он оказался у себя в яме, глядя Джине в глаза, в тот момент, когда она ухватилась за провода двумя руками, стараясь выдернуть их. Если бы он и впрямь находился там теперь с ней, то мог бы попытаться дать ей понять, что она опоздала, совсем чуть-чуть, но уже опоздала, потому что Большой Удар уже начался у него в мозгу. Он теперь как бы номинально находился вместе с Джиной, обозначая свое присутствие, не более того. Пребывал, так сказать, как несколько последних дней в своем теле.

Что действительно удивило его – насколько явственно читались все ее мысли на лице, причем так было всегда. Он просто никогда раньше этого не видел, никогда не осознавал. Ее желание быть с ним не просто читалось на лице, оно слагало это лицо, источалось из лица; он знал, что Джина думает теперь о Мексике, и что оседлала она его теперь не только потому, что пыталась выполнить его просьбу, но оттого, что желала прильнуть к нему всем телом.

Теперь, когда ее мясо прижималось к его, сама мысль об этом ему была неприятна, даже отвратительна. Такой контакт был совершенно поверхностным и неважным, так терлись бы друг о друга две освежеванные туши на конвейере мясоперерабатывающего комбината. А она этого не понимала. Впервые – прежде она всегда его понимала, или так ему казалось, потому что она успевала его подхватить, когда он оступался и падал. Но, возможно, она понимала только само падение, ничего кроме, а на этот раз он не упал.

Будь у него сердце, оно, наверное, разорвалось бы.

Вот если бы удалось теперь вернуться чуть назад и реактивировать свое тело, если бы мозг не был слишком мал и слишком изношен, чтобы вместить нечто большее, чем простое его присутствие, он бы задержался, чтобы упросить Джину присоединиться к нему в системе, хотя бы на немного, только попробовать, чтобы понять, как сильно плоть разделяла их.

А потом он смотрел на Джину, ощущая внутри себя целую вселенную знаний из всех уголков системы, где множество баз данных очерчивали всевозможные нюансы человеческого поведения, описывали все эмоции, выговаривали слова всех человеческих языков, рассказывали все на свете истории, – информация, сканированная с несчетных тысяч людей, которая осела в симуляциях, была упакована в отдельные эпизоды, именующиеся «рекламой», «фильмом» или «видео», и в последовательности эпизодов под названием «новости», «ток-шоу», «сериалы». Одной картины недостаточно, чтобы рассказать все на свете истории, но каждая по отдельности рассказывала свою. Теперь все они без исключения сошлись к нему, расширили контекст его понимания, и он вдруг стал смотреть внутрь Джины, а не только на нее.

И от этого великая радость охватила все его существо оттого, что он так глубоко понял ее, хотя она и не была сейчас подключена к сети, пусть даже понимание пришло слишком поздно. Но в следующий же миг он лишился равновесия и полетел вниз с этой вершины понимания, потому что Джины рядом не было и на взаимность рассчитывать не приходилось. Крайняя несправедливость эта уязвила его больнее, чем что-либо прежде во плоти.

Чуть позднее он осознал, что, так сильно переживая, выдает всплеском энергии в видимый вирусу спектр свое местонахождение, снова затаился, сохранив в самой глубине последние мгновения с Джиной (Портач ты безмозглый; даже тень его присутствия уловила без труда смысл этих слов) и принялся искать укромное укрытие, которого не мог заметить прежде, на нормальном уровне энергии. Их было несколько, едва заметных, да и то, если только двигаться по определенной траектории и под определенным углом: тогда вход раскрывался, как цветок из бутона.

Так он отыскал «Автоответчик Доктора Фиша» и сразу понял, что именно это ему и нужно, этот выход, найденный самим Доктором Фишем. Но в своем теперешнем состоянии зайти туда он не мог. Не отпуская Джины, он двинулся в обход, повторив саму форму «Автоответчика», и оставил там себя в качестве ожидающего сообщения, как замаскированного бойца.

Придет время, и кто-нибудь его прочитает.

* * *

– Вставай, Сэм, – настойчиво повторил Фец. Она попыталась сфокусировать взгляд на его лице, но Фец тряс ее слишком сильно.

– Что? Что такое? – спросила она, через силу держа веки открытыми. Казалось, она только что легла.

– Плохая новость, а другая еще хуже. Что-то случилось. Лос-Анджелеса больше нет.

– Когда мы оттуда уезжали, он вроде был на месте, – сонно пробормотала она, и тут до нее дошло. – Подожди. – Она моргнула и отодвинулась. – А другая новость?

– Думаю, мы при этом потеряли и Арта.

Охранник, заменивший секретаршу в вестибюле здания корпорации, не советовал подниматься: лифты не работали, а сотрудники, наоборот, покидали здание.

– Если, конечно, хотите топать пешком шестнадцать этажей – ваше дело, – добавил охранник. – Впрочем, следующая волна народа все равно отбросит вас вниз.

– Ничего, попытаюсь. – Гейб кинул взгляд на мониторы службы безопасности. Все мертвы.

– Наблюдение не работает. На экранах только снег, – отреагировал охранник, подняв портативную рацию. – Вперед, так сказать, в прошлое.

– Вполне возможно, – откликнулся Гейб и двинулся дальше по коридору, нащупывая в кармане ключ от грузового лифта. Скорее всего, тот был занят, вряд ли только он один забыл вернуть ключ, но этот лифт хотя бы управлялся не через компьютерную сеть.