Последнее лето - Елена Арсеньева

Вообще-то, она, конечно, редкостная тупица. Удивительная!Просто что-то страшное! И как сподобилась получить похвальный лист по окончаниигимназии? Хотя, с другой стороны, лист давали за знания зазубренные, а не засообразительность. Сообразительностью же Саша Русанова отродясь не страдала…Боже ты мой, сколько она мучилась, мечтая отыскать Милку-Любку: и письмапосылала, и около часовни бродила, и даже чуть не в саму «Магнолию» собраласьидти – вот позорище-то был бы! – а о самом простом пути даже не подумала.Удивительно, как ее сейчас озарило. Они с Милкой-Любкой где встретились? Да наОстрожной ведь площади! А почему именно там? Да потому, что Милка-Любка ходиланавещать своего… как его… кота. Кота по имени Петька. Фамилию его Сашапозабыла, да она и не имела никакого значения.

Милка-Любка в кота Петьку влюблена. Значит, она по-прежнемуходит в острог. Свидания там даются вроде бы по воскресным дням… Ну да, ведь итогда было именно воскресенье, в день их встречи. Теперь ясно, что делать!Теперь Саша непременно найдет Милку-Любку, даже если ей все воскресные днипридется проводить у стен тюрьмы!

Ей удалось выскользнуть из дому прежде, чем тетя Оляпривязалась с вопросами: куда, да зачем, да с кем, да почему надела это платье,а не надела то… Раньше Саша даже не замечала, что тетя Оля такая надоедливая.Или она изменилась после… Наверное! Вообще, кажется, весь мир изменился послетого, как Игнатий Тихонович Аверьянов взял да подарил Саше Русановой целыймиллион рублей.

Она вдруг вспомнила один разговор – давно, еще в детствеслышанный. «Бабушка недавно умерла. Жалко! Но денег мне оставила…» – говорил какой-тоюнкер. «Бабушки для того и живут, чтобы умирать и деньги внукам оставлять!» –наставительно сообщил другой.

Бабушки Сашеньки умерли давно и денег ей не оставили.Игнатий Тихонович был всего-навсего двоюродным дядей, но он…

Все на нее так смотрят! Саше чудится, что всеперешептываются за ее спиной. И даже в отношениях с родственниками возниклакакая-то неловкость. А тут еще появление этой невероятно красивой дамы –тетушки Лидии, чей портрет до сих пор висит в старом доме в Доримедонтове,рядом с портретом покойной мамы… Той самой Лидуси, которую считали погибшей. Обоже мой, все смешалось в доме Русановых! Загадки, загадки, сплошь какие-тозагадки… И еще эти деньги… Огромные деньги!

Шурка о них даже говорить не хочет. Спрятал голову подкрыло, как страус: не хочу никаких денег, не нужны они мне! Ему хорошо, у негоеще есть время, целых четыре года до совершеннолетия. А Сашеньке чудится, чтотеперь со всех сторон к ней липнут оценивающие взгляды и тянутся загребущиеруки. Ну как же, была невеста хоть и не из последних, но и до первых далеко,так себе, средней руки, а теперь р-раз – и обошла всех на голову!

Ей стали как-то слишком много улыбаться в последнее время.На улице деваться некуда от улыбок! Мужчины играют глазами, незнакомые дамы таки лезут:

– Здравствуйте, Сашенька… Экая вы нынче хорошенькая, ажакеточка у вас… просто чудо что такое… Ах, какие пуговки, какая тесемочка,атласненькая такая тесемочка…

И всякая подобная чушь.

Эти дамы – мамаши женихов либо свахи. «Да, да, вот кто онитакие!» – с тоской думает Саша.

Впрочем, доносятся порой и другие реплики:

– Слыхали? На самом деле отец-то ее, видать, Аверьяновбыл, а не этот, как его, адвокат… Вот теперь Аверьянов хоть и не призналнезаконную дочку, а все ж состояние ей оставил.

– Да что вы такое говорите, отец! Получается, и братуее Игнатий Тихонович был отец? Брат ведь тоже деньги получил. Ерунда, никакойон ей не отец, а любовник бывший! Ну и облагодетельствовал свою лапушку.

– Ой, вы скажете тоже! Значит, он и брату ее любовникбывший, ежели и его облагодетельствовал?

– Тьфу, рот перекрестите, ну что вы несете, голубушкамоя…

– Нет, это вы несете невесть ерунду!

И так далее.

Но это еще ничего, потому что в самом деле – ерунда полная.Слышать и такое приходится:

– Ишь, расфуфырилась! Обобрала сестрицу-то! Нищей помиру пустила! Стыда у людей нет! Нет совести!

Вот такое куда тяжелей перенести…

Саша по улице теперь не идет – несется со всех ног, втягиваяголову в плечи. Стыд у нее все же есть. И совесть. Если б могла, она вернула быденьги Марине. Сразу же! Но ведь до свадьбы она не может к ним притронуться, апотом их получит в свое распоряжение какой-то неведомый муж. Но он-то вряд лизахочет возвращать их…

Наверное, Саша теперь никогда не поверит, что кто-топосватается к ней по любви. Эти деньги… Она будет думать, что только из-заденег ее хотят взять замуж. Но деньги-то чужие!

Конечно, если бы ей встретился какой-то бескорыстный,честный, широкой души человек, который скорей умер бы, чем воспользовался чужимдобром, который вернул бы деньги Марине, Саша без колебаний вышла бы за него.Но где взять такого бескорыстного мужа? Где найти человека, которого неволновали бы деньги?

Есть такой человек! Он сам сказал Саше, что его неинтересуют деньги, что они вообще не имеют для него значения.

Этот человек – Игорь Вознесенский.

Какой он был красивый, как вскидывал голову, каквосхитительно звучал его голос! Поистине благородный человек. Благороднейший! Иесли бы Саша вышла за него замуж, можно не сомневаться: он первый предложил быей вернуть все деньги Марине.

И без аверьяновского миллиона они бы жили счастливо, Саша бытак любила его…

Но Игорь Вознесенский ее не любит.

Значит, надо сделать так, чтобы полюбил! Надо все для этогосделать!

Ага, вот и Острожная площадь. В самом деле, под беленойкаменной стеной, ограждающей тюрьму, стоит толпа. В основном женщины, многие сдетьми. Все в платочках – такое ощущение, что в тюрьму заключают толькопростонародье. Хотя нет, видны и дамы в шляпках, почти таких же, как у Саши: сочень густыми вуалями. Им стыдно, этим дамам.

С некоторых пор Саша очень полюбила густую вуальку. Ей тожестыдно…

Женщины все с узелками, с корзинками, смирно стоят у крыльцаострога, ежась и отворачиваясь от порывов холодного, сильного ветра. Ну и май вэтом году! Как будто весна решила закончиться уже теперь и сразу же, минуялето, перешла в осень.

Иногда на крыльце появляется надзиратель, выкликаетнесколько фамилий, люди заходят. Некоторые скоро возвращаются, уже без узлов,другие остаются там, внутри. Наверное, им дают свидание с узниками.

А Милке-Любке дадут? Или опять повезет Раиске-гиене? То естьне гиене, а ехидне.