Правда о «золотом веке» Екатерины - Андрей Буровский

Остаются живы те 5 или даже 10 тысяч дворян, которые были уничтожены или сосланы при Анне. Потому есть гораздо больше генетических возможностей для процветания российской культуры: мы ведь не знаем, сколько возможных Шуваловых и Воронцовых, Аргуновых и Ломоносовых попросту не родилось на свет, потому что родителей разлучили молодыми, умерло вместе с казненными матерями или было выкинуто мамами под кнутом или на дыбе. Не говоря о сосланных и выросших «Иванами, родства не помнящими».

2. Общество не развращается страшной Тайной канцелярией, «словом и делом». Дворянское общество образца «император Петр II» мало отличается от дворянского общества образца «императрица Елизавета», но оно здоровее, меньше напугано и куда увереннее в себе. Что хорошо и для культурного развития, между прочим.

3. Страна возвращается на более естественный путь развития. По мере того, как догнивает Петербург, роль русских портов на Балтике начинают играть Ревель–Таллин и Рига.

Здесь есть, говоря откровенно, некоторая печаль, потому что в этом варианте истории не вырастает ничего даже отдаленно похожего на каменное чудо Петербурга. Торчит какое–то время эдакое скопище деревянных, быстро ветшающих и оплывающих халуп, потом все больше забрасывается и сохраняется в лучшем случае, как своего рода культурно–исторический заповедник, царский парк с видом на Финский залив.

Никогда не появится ни Дворцовой площади, ни сопряженной с ней системы площадей, ни стрелки Васильевского, ни взятых в камень набережных. Нет ничего, что мы и привыкли называть Петербургом.

От этой мысли становится очень грустно.

4. Есть вероятие того, что император соглашается на введение конституции. Дворянство хочет этого пути, или, по крайней мере, совершенно его не исключает.

А по какому пути идти — по пути конституции или по пути превращения дворянства в привилегированное сословие — еще ничто не решено.

Вот эту вероятность очень трудно просчитать — трудно представить, что получилось бы, подпиши император в 1735 или в 1740 году Указ о выборных представителях дворянства, образующих своего рода парламент, о выборах на должности на первые 4 класса Табели о рангах и так далее.

Несравненно легче представить себе, что было бы при развитии событий по другому, более знакомому нам сценарию — расширения корпоративных прав дворян, превращения их в привилегированное сословие. Тут все понятно, только в России Петра II процесс идет еще быстрее.

А если все же конституция?

Не буду настаивать ни на одной конкретной дате, но очень похоже, что тогда мы могли бы жить в стране, где человеческие права несравненно сильнее гарантированы, где крепостное право никогда не примет таких страшных форм, а уже к началу XIX века будет отменено.

Вот только как бы в этом случае складывались отношения «русских европейцев» и «туземцев»? Как могут быть туземцы в стране, которая живет даже по самой куцей конституции?! Впрочем, возможен ведь и такой вариант: конституция для дворян, полное бесправие для всех остальных! Пыталась же Польша вырастить диковинный гибрид монархии и республики… Но в которой никто, кроме шляхты, не обладал решительно никакими правами.

Очень трудно попытаться просчитать, что из этого могло получиться.

Действительно, а с чего это Анна должна была умереть в 1740 году?! Ей тогда было 47 лет. Анна могла дожить и до 1750, и до 1760 года.

Эта перспектива ужасна не только потому, что ужасна сама по себе Анна и ее правление. Перспектива анновщины, которая длится не 10 лет, а 20 или 30, — это перспектива полной экономической и политической катастрофы, развала страны и погружения ее в полный хаос.

20—30 лет Анны на престоле — это её правление дотех пор, пока Елизавете не исполняется уже не 32, а 42, 52 года… За это время подрастает Иван Антонович. Как мы знаем, он и в заключении не умер, уж, наверное, не умер бы и императором. Тогда на престоле утверждается Брауншвейгская династия… То есть утверждается на бесконечные времена система анновщины — тупого грабежа страны, доносов, Тайной канцелярии, безвременья (а страна тем временем все более и более уходит в небытие).

В такой перспективе есть два варианта событий:

1. Дворцовый переворот в пользу Елизаветы. Тут возможны очень интересные союзы — хотя бы Миниха с Елизаветой. Возможно и несравненно более откровенное вмешательство иностранных держав: как заинтересованных в падении Российской империи, так и старающихся её утвердить в роли великой державы и своего союзника.

Итак, победоносный дворцовый переворот… Но ведь возможно и поражение Елизаветы! Повстанцам (и Елизавете тоже) отрубают головы, и весь маразм продолжается по–старому…

А возможна и гражданская война, остервенелая рубка между верными Елизавете гвардейцами, армейскими частями, которые сумел поднять Миних, и частями, верными Анне. На подмогу Анне вторгается посполиторушенье (всеобщее ополчение) Речи Посполитой — чем больше хаоса в Российской империи, тем лучше для поляков.

На стороне Елизаветы в страну входят шведы, а прибалтийские немцы сами не знают, которую поддержать…

В общем — кровавый хаос, и чем дольше он продолжается, тем хуже. Даже если после двух–трехлетней гражданской войны побеждает Елизавета, страна все равно в хаосе, разрушена, истощена, и чтобы подняться, потребуются десятилетия.

2. Если не происходит переворота, все в стране постепенно приходит в упадок и без всякой гражданской войны. Просто разваливается, и всё.

Лейбниц в свое время был уверен, что историческая судьба России — стать колонией Швеции. Что ж, это предсказание вполне могло бы и сбыться! Вряд ли в полном объеме — мало вероятно, что Швеция смогла бы оккупировать всю страну и оставить ее за собой навсегда. Но какой–то вариант шведской оккупации на части территории, оттеснения России от Балтики — вполне реальный вариант. И тогда страшно подумать, сколько десятилетий потребовалось бы России, чтобы вернуться к состоянию, допустим, 1689 года…

Такое пребывание вне европейской истории если и не ввергло бы Россию в полное небытие, то чрезвычайно задержало бы ее развитие, не дало бы реализоваться Российской империи даже как азиатской деспотии. Так, некая территория, где даже непонятно — есть свое государство или нет.

Вторжение Швеции, кстати, тем более вероятно, что при виртуальности долговечной Анны некому прислать в Голштинию за «голштинским чертушкой», и Карл Петер Ульрих становится королем Швеции. Какой из родственниц он придет на подмогу? Более близкой по крови или будет руководствоваться чем–то иным? Трудно сказать.

Вот еще исчезающе мало вероятная, но все же реальная перспектива: Карл Петер Ульрих, король Швеции, герцог Голштинии, на развалинах Петербурга присоединяет к своим титулам еще и титул императора Российской империи. И: «Вперед, мои храбрые солдаты, на Москву!», «Mit Gotts hilfe!» 1 — и предсказать результат совершенно невозможно. От замирения кровавых ошметков страны под шведским владычеством (и полурусским монархом, соединившим в своем титуле три короны), до нового ополчения Минина и Пожарского, повторения событий 1612 года.