Возвращение в Чарлстон - Александра Риплей

Время растягивалось. Она так мало спала, что всегда хватало времени на что-то новое. А в Париже было так много интересного. Одних кинотеатров больше сотни. Зловещая красота Рамона Наварро в «Бен Гуре». Изящная красота Джона Гилберта в «Веселой вдове». Неотразимый Дуглас Фербенкс в «Знаке Зорро». Очаровательный Рональд Кольман в «Черном ангеле». Как всегда неотразимый Валентино в «Орле». Чарли Чаплин в «Золотой лихорадке» заставил Гарден плакать. Она до слез смеялась над Гарольдом Ллойдом и Бастером Китоном, дрожала, смотря «Призрак оперы», и зевала в настоящей опере, куда они отправились через неделю после кино, потому что там не появлялся фантом в маске.

Она покраснела, впервые увидев обнаженные груди танцовщиц в «Фоли Бержер». После четырех-пяти походов туда ей стало скучно, но «Фоли» – именно то, что прежде всего хотят увидеть те, кто впервые попал в Париж, поэтому им со Скаем приходилось почти каждую неделю бывать там с приехавшими из Нью-Йорка. Сначала Гарден восхищалась высокими причудливыми шляпками танцовщиц, сравнивая искусство удерживать их на голове с умением носить на голове корзину белья. Но скоро ей и это наскучило.

Скука была самым большим врагом. К счастью, всегда находилось новое увлечение, чтобы отогнать ее прочь. Кроссворды проникали в Европу из Америки, и все тут же просто помешались на них. После завтрака они с Вики пили кофе и проверяли свои ответы на кроссворд в парижской «Геральд Трибьюн». Обе купили украшенные кроссвордами блузки и домашние туфли, которые продавались даже в самых фешенебельных магазинах. Потом Гарольд Вандербильдт изобрел новую разновидность игры в бридж, и все принялись играть в нее. Играли по-крупному. Скай и его партнер обычно выигрывали. Он объяснял, что причина такого успеха – большая практика с рулеткой и баккара.

Весной они отправились на международную выставку прикладного искусства и разделили восторг, охвативший Париж, а потом и весь мир. Для светских женщин единственным цветом стал черный, оттененный «оранжевым танго». Вики заново обтянула всю мебель черным атласом; Гарден бросилась на Рю де ла Пэ и заказала платья из черных блесток, черного шелка, черной органди и черного льна на лето. Она встретила Конни Уэзерфорд и заставила ее принять в подарок шаль – точно такую же, как купила себе, – шелковую фантазию с узором «павлиний глаз», только в зеленых, желтых, оранжевых и черных тонах, с двенадцатидюймовой бахромой цвета «оранжевое танго».

С наступлением лета никто и не подумал уезжать из Парижа – здесь было столько интересного. От Лувра до Сен-Клу и обратно ходили прогулочные пароходики. На них играла музыка, и медленно плывущие суденышки превращались в ночные клубы. Вики дала бал в саду Тюильри, они устроили танцы под оркестр на Вандомской площади, останавливали проходящий мимо транспорт, вытаскивали пассажиров и приглашали присоединиться к их компании.

Они считали себя отъявленными демократами. Просидев несколько часов в Кафе де ла Пэ или в одном из элегантных ночных клубов на Елисейских Полях, они заглядывали в какой-нибудь кабачок на Монпарнасе. Там не было оркестра, лишь скрипка и аккордеон на небольшом возвышении. Мужчинам каждый раз приходилось платить несколько су, приглашая партнерш. Скай, Марк и остальные платили и танцевали с девушками-работницами, с девушками, которые позировали художникам. Гарден и другие женщины из компании охотно принимали приглашения рабочих и художников. Это было совсем не похоже на Ривьеру. Никакого буйства, бесчинства, битой посуды. Гарден выучилась танцевать «яву» – танец, который был известен только в кабачках, и учила всех танцевать чарльстон. Мода на него еще не добралась до Франции. Она охотно рассказывала о Чарлстоне и расспрашивала художников, не слышали ли они о Трэдде Купере, сыне ее тетушки Элизабет. Но никто не слышал о нем.

Она спрашивала о нем и в кафе Монмартра, старого района, где художники собирались раньше, прежде чем перебрались на Монпарнас. Их компания часто бывала там в «Мулен Руж» или «Лидо». Ей не везло с Трэддом, но и это было не важно. Единственное, что действительно имело значение, – веселиться, всегда быть в движении, быть шикарной, светской, молодой и прекрасной. Лори Паттерсон сказала, что она сжигает себя, что она очень похудела и стала выглядеть вдвое старше. Гарден не обратила внимания на ее слова.

Она знала, что выглядит чудесно, потому что чудесно себя чувствовала. Где бы она ни была, все улыбались ей. В клубах все аплодировали, когда она танцевала чарльстон. Когда на площадке для танцев не было свободного места, кто-нибудь непременно находил для нее стол. Ей больше всего нравилось танцевать на столе, потому что на нее обязательно светил прожектор и она ощущала, что все ею восхищаются, слышала, как окружающие хлопают в ладоши, топают ногами и свистят, когда она танцует и словно растворяется в танце, сама становится его частичкой.

Внимание и аплодисменты как-то заполняли ту пустоту, от которой она пыталась убежать. Пустоту, которую когда-то заполнял Скай, его любовь к ней и ее к нему. Конечно, она может заменить утраченную любовь одного человека любовью целых залов, наполненных людьми. И тем счастьем, которое дает маленький флакончик, постоянно наполняемый для нее Вики.

В августе Париж опустел. Французы разъехались в ежегодные отпуска. Компании Ская и Вики вместе уехали в Довиль. Ривьера переманила немало отдыхающих с этого курорта. По парижским меркам здесь было очень тихо. И все же в Довиле было элегантное казино, скачки и пляжные развлечения для мужчин, которые могли любоваться женщинами в плотно облегающих черных купальных костюмах – последняя революция в мире моды. Гарден бросалась в глаза в своей широкой шифоновой пижаме в больших оранжевых цветах и огромной белой соломенной шляпе с оранжевыми шелковыми маками.

Но солнце добиралось до нее даже под большим пляжным зонтом в оранжевую полоску, и через несколько дней Гарден перестала бывать на пляже. Она ходила по магазинам, разглядывала кроссворды, иногда играла в бридж с жившими в их отеле пожилыми дамами. Чтобы поддерживать хорошее настроение, ей все чаще и чаще приходилось отправляться с золотым флаконом в дамскую комнату.

Так продолжалось до того дня, когда она сидела за пасьянсом в маленькой гостиной. Она только что разложила карты и изучала их перед тем, как начать раскладывать пасьянс. И тут ее шеи коснулась сначала рука, а потом теплые губы. Губы скользнули к ее уху.

– Пора, – шепнул Марк.

Он любил ее с первой встречи. Марк сказал, что Скай просто глупец – так пренебрегать ею! Глупец и свинья – открыто демонстрировать перед ней своих женщин. Он не умел ценить своего счастья – такую милую, красивую, талантливую… любящую… волнующую… чувственную… нежную… душистую…

Любовь с Марком была совсем другой. Он оказался более жадным, чем Скай, более требовательным. После первого долгого и медленного раза он всегда был очень нетерпелив. Однажды, когда молния никак не хотела расстегиваться, он едва не сорвал с нее платье. Он все время хотел ее. Они встречались ежедневно, когда Скай ходил купаться перед обедом, но Марку этого было мало. Он шептал ей на ухо, когда они танцевали в казино, она выходила в дамскую комнату, а оттуда через боковой выход бежала на пляж, где он ждал ее в полосатой палатке с уже расстеленным на песке одеялом. Если Скай уходил с молодой англичанкой, своим последним увлечением, Марк немедленно уводил Гарден к себе в номер и держал там до рассвета. Опасность разоблачения возбуждала, волновало и ощущение вины, и то, что его поцелуи и его тело так отличались от поцелуев и тела мужа. Но для Гарден возбуждающее чувство опасности было не главным. Гораздо важнее было то, что успокаивалось ее изголодавшееся по любви сердце и страдающее тело.