Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны - Дэниел Эллсберг

Не только Никсон верил в то, что ядерная угроза критически необходима для достижения перемирия на Корейском полуострове, которое соблюдается – с трудом в настоящий момент – вот уже 64 года. Так думал сам Эйзенхауэр. Бывший глава его администрации в Белом доме Шерман Адамс, как рассказывают, поинтересовался у Эйзенхауэра позднее, как ему удалось добиться перемирия в Корее. «Под угрозой начала ядерной войны, – не задумываясь ответил тот. – Мы сказали, что не сможем оставаться в рамках ограниченной войны, если коммунисты не пойдут на перемирие. Они не хотели полномасштабной войны или атомного удара. Это сдержало их в определенной мере»{258}. Его госсекретарь Джон Фостер Даллес дал точно такое же объяснение.

Никто в точности не знает, действительно ли эта угроза повлияла на китайских руководителей и даже дошла ли она до них. Что совершенно определенно и логично, так это уверенность администрации Эйзенхауэра, в том числе и Ричарда Никсона, в эффективности угрозы. Глядя на нее, Эйзенхауэр и Даллес стали полагаться на угрозы и в последующих кризисах. Пафосный отчет Даллеса в 1956 г. о стратегии принятия риска, лежавшей в основе нескольких первых случаев применения угроз, привел к рождению термина «балансирование на грани войны». В выражениях, которые звучали рефреном на протяжении всей холодной войны, – в выражениях, фактически определивших понятие «холодная война» в том смысле, в котором оно возвращается в последние несколько лет, – Даллес заявил:

И, как я обнаружил вскоре после отставки Никсона, эта стратегия не заканчивается на Даллесе и Эйзенхауэре.

В сентябре 1974 г., сразу после ухода Никсона в отставку, Роджер Моррис, бывший помощник Генри Киссинджера, впервые рассказал в журнале Washington Monthly, что Никсон распорядился разработать в октябре – ноябре 1969 г. план ядерного удара по Северному Вьетнаму. Моррис входил в состав «октябрьской группы» в Белом доме, разрабатывавшей план того, что по требованию его босса, Киссинджера, должно было стать «жестоким ударом» и привести «эту маленькую страну четвертого сорта» Северный Вьетнам к «краху». Когда я после ознакомления со статьей стал интересоваться у Морриса деталями, он сказал, что занимался изучением материалов со спутниковыми фотографиями по нескольким целям для ядерного удара в Северном Вьетнаме. Одна из них, пункт перевалки материально-технических ресурсов из Китая, находилась в паре километров от границы с Китаем. Воздушный ядерный взрыв малой мощности над этой железнодорожной станцией в джунглях, по оценке разработчиков плана, должен привести к гибели всего лишь «трех мирных жителей». Другой потенциальной целью был перевал Му-Гиа, где проходила тропа Хо Ши Мина на территорию Лаоса.

Когда я начал копировать документы Пентагона, мне не было известно о разработке таких планов в октябре 1969 г. Я не ожидал, что они разрабатывались в самом начале первого президентского срока Никсона, хотя уже знал, что другое, последнее северовьетнамское наступление три или четыре года спустя вполне могло спровоцировать использование ядерного оружия. Тогда от своего друга Мортона Халперина, заместителя Генри Киссинджера, который покинул Совет национальной безопасности в сентябре, я узнал, что Никсон – вопреки всем ожиданиям публики – не планировал безусловный выход из Вьетнама, а угрожал резкой эскалацией войны до достижения квазипобеды.

Морт рассказал мне о засекреченной тогда бомбардировке Камбоджи. Она, по его словам, должна была показать Северному Вьетнаму, что, не обращая внимания на ожидания избирателей, Никсон уже пошел дальше Линдона Джонсона. В числе других угроз – и это было совершенно серьезно – значились вторжение на территорию Камбоджи и Лаоса, минирование Хайфона, неограниченная бомбардировка городов Северного Вьетнама вплоть до границы с Китаем и, возможно, вторжение на территорию Северного Вьетнама. Предупреждение, направленное советскому послу Анатолию Добрынину еще в мае, как сказал Халперин, подразумевало готовность использовать ядерное оружие, если условия Никсона не будут приняты. Однако никто из нас и представить не мог, что Никсон был готов пойти на это уже осенью первого года пребывания у власти.

Откровения Халперина относительно тайных целей президента и его приверженности политике угроз лишь подкрепили мое решение скопировать совершенно секретные документы Пентагона. Я был уверен, что угрозы Никсона не принесут результата, а приведут к продолжению войны на земле и к расширению войны в воздухе с тяжелыми потерями с обеих сторон. Если бы мне тогда было известно о ядерных угрозах и планах Никсона, я сразу обнародовал бы их и не втягивался бы в историю с документами Пентагона, которая завершилась в 1968 г., еще до прихода Никсона в Белый дом.

Позднее, в 1971 г., когда эти документы были опубликованы, Генри Киссинджер всерьез опасался, что я знаю о ядерных угрозах и планах Никсона и даже располагаю их документальными подтверждениями, а потому называл меня «самым опасным человеком в Америке»{260}, которого «необходимо остановить любой ценой». Как я уже говорил во введении, неожиданное разоблачение противоправных действий Белого дома против меня – т. е. действий, призванных не допустить обнародования документов из администрации Никсона помимо документов Пентагона, – сыграло определенную роль в отставке Никсона перед лицом импичмента и в прекращении войны девять месяцев спустя.

От практического использования теории безумца{261} в 1969 г. Никсона удержала вовсе не утечка информации об его угрозах и планах и не выполнение их требований Северным Вьетнамом. Действительной причиной, как пишет Никсон в своих мемуарах, было то, что два миллиона американцев приняли 15 октября участие во «Вьетнамском моратории» (всеобщей забастовке, иначе говоря) – общенациональном протесте против войны. Еще одна демонстрация с центром в Вашингтоне была намечена на середину ноября. По словам Никсона, ему было ясно с учетом масштаба первой демонстрации, что его ультиматум не пройдет. Северовьетнамцы вряд ли поверят в то, что смогут продолжать наносить удары перед лицом таких беспрецедентных протестов в стране.