Последняя из амазонок - Стивен Прессфилд

Быстрее всего оправился от всего случившегося и вернулся к прежней жизни Элиас, которого я по привычке продолжала называть отцом. Воздух родной усадьбы подействовал на него благотворно. Он увлечённо занялся хозяйством, а по отношению к матушке проявлял ещё больше нежности и внимания. Она отвечала ему искренней любовью. Отношение их ко мне не изменилось: меня растили как родную дочь, и никакие другие возможности никогда даже не обсуждались.

Дамон изо всех сил старался приохотиться к мирным трудам землевладельца, но оседлая жизнь всегда была не по нему, а теперь, с утратой Селены, он и вовсе не смог с ней мириться. Вместе с Элиасом он занимался моим воспитанием, пока я не достигла брачного возраста. А потом покинул Аттику и стал вести жизнь скитальца, к которой всегда склонялась его душа. С тех пор Дамон приезжал в Афины только раз в год, на праздник Боэдромии.

Когда мне минуло пятнадцать, меня выдали за царевича Аттика. Я согласилась на это без особой охоты и служила его дому без радости, хотя он был лучшим из людей и проявил определённую смелость, взяв в жёны девушку, за которой шла столь сомнительная слава.

В последующие годы я нежно полюбила его. Однако на первых порах после моего отлучения от Амазонии мне не было дела ни до чего: я замкнулась в своей горести. Почему меня отослали прочь? Почему Элевтера отвергла дочь своего народа, более всего на свете желавшую жить и умереть, служа ей? Почему моей сестре она позволила остаться, а меня прогнала домой?

В семнадцать лет у меня родился первый ребёнок. Признаюсь, я вынашивала дитя с горечью, ибо считала, что рождение ребёнка неразрывными узами привяжет меня к моему мужу и афинскому народу.

Но появилась ты, моя старшая дочка, которую, по вдохновенному наущению Небес, я назвала Алкиппой в честь великой воительницы, Могучей Кобылицы из Амазонии. Вслед за тобой на свет явились твои сёстры, — Эньо и Адрастея, Ксанфа и Главка, Скайлея и Стратоника. Глядя, как вы подрастаете и расцветаете, я наконец поняла, почему Элевтера отослала меня назад.

Это было сделано из-за вас. Точнее, ради вас. Вас, семерых дочерей, рождённых мною, ибо такова была воля высших сил. И вы, все семь, точно так же родили одних только дочерей, на которых с восхищением и трепетом взирает весь город. Итак, дочь моя Алкиппа, старшая в нашем роду, встань и возьми чехол из кожи антилопы, который видишь перед собой на подставке. Принеси ко мне. Развяжи тесёмки.

Перед тобой — собственный «пелекус» Селены. Двойная секира, священное оружие Амазонии. Достань топор. Покажи, пусть его увидят твои сёстры и дочери. Я наточила лезвия до остроты бритвы. Теперь выйдите вперёд вы, дочки. Преклоните колена, каждая по очереди. Коснитесь железа.

Помните, мы делаем эти надрезы, дабы никакой враг не имел права сказать, что он первым пролил нашу кровь. Попробуйте на язык острое лезвие своих прародительниц, каковые суть Селена, Элевтера, Антиопа, Ипполита и все тал Кирте.

Вот какова была цель Элевтеры, и вот что поручила она мне, когда сама с последними амазонками ушла за Врата Бурь. Род моей матери Селены, род воительниц Амазонии не должен был прерваться, не должен был погибнуть, но уцелеть и продлиться здесь, во чреве Афин!

Внимайте же и никогда не забывайте! Кровь великих воительниц, бесстрашных поборниц свободы — в ваших жилах. Будьте достойны их! Черпайте силы у них! Они — ваша плоть, вы же — их продолжение, и да пребудет сия связь вечной и неразрывной, и да не изгладится след сей на бесконечных путях времён!

Кричит петух. Луна опустилась к горизонту.

Ночь отступает.

Близится день.

Нам надлежит подняться и занять свои места.

Совершите омовение, дочери, украсьте себя гирляндами и облачитесь в лучшие наряды. Образуйте процессию, как я вас учила, и вместе со мною и всем городом направляйтесь к Амазонеуму, храму Амазонок. Там государственные жрецы совершат обряды, которые положат начало празднеству Боэдромии, установленному в память победы их отцов над войском свободных женщин. Мы тоже отмечаем это событие, но не так, как они.

Внемлите мне, дочери. Займите свои места среди празднующих. Пусть люди видят вас, пусть взирают на вас с трепетом и опаской — но в то же время с восторгом и восхищением. Принимайте всё это как должное и помните, что та давняя победа и то давнее поражение не должны быть предметом их гордости или вашего стыда. Ибо не их доблесть одолела доблесть тал Кирте, но небеса продиктовали свою волю — и им, и свободному народу.

Когда мне было двадцать и я как раз родила третью дочь, мне доставили письмо с востока. Отправитель через гонца] попросил меня выучить его наизусть, что я и сделала. С тех пор каждый год в этот день я по памяти читаю вам и себе это послание, ставшее для нас благословением и заветом. Слушайте же:

От Дамона дочери его — привет.

Моим страстным желанием было приехать в Афины, на Боэдромию, как я делал это каждый год, однако на сей раз мне не позволяет тронуться в путь рана, которая, боюсь, окажется смертельной. Ты, дитя моё, и те, кого породит твоё благословенное чрево, будете последними из нашего рода, а потому я завещаю тебе, дочь, передать своему потомству те наставления, с которыми я обращаюсь к тебе. Прошу тебя — ныне и впоследствии — выступать в этот день в качестве моей законной представительницы, внимающей обряду моими ушами и лицезреющей его моими очами.

Явившись сегодня в Амазонеум, займи место не среди прочих афинян, но на вершине холма Ареса. Поднимись на эту возвышенность, откуда тебе откроется вид на насыпанный перед храмом Матери-Земли курган Антиопы, имеющий форму полумесяца, курган Молпадии, несравненной Элевтеры, и тянущуюся следом линию насыпных холмов — уходящих к Итонийским вратам амазонских погребений.

Речам городских старейшин внимай без гнева и раздражения. Отнесись снисходительно к тому, как излагают эти люди события и оценивают деяния мужчин и женщин, подлинное значение и величие коих превыше их скудного разумения. Посмотри на пешеходный мост у северной границы рыночной площади. Ныне и он и площадь рядом с ним выглядят ухоженными и прилизанными, но твой внутренний взор должен стать взором моей памяти. Узри это место не таким, каким оно стало сейчас, перестроенным и приспособленным под мелочные, суетные надобности повседневной жизни, но таким, каким оно было накануне конца войны, с которой великий народ свободных женщин навсегда ушёл в область преданий. Там, где теперь проходит дорога, ведущая к Гончарным воротам, тогда простиралось поле, усеянное обломками камней. Это был наш, афинский лагерь. На западном склоне стояли палатки лазарета, а перед ними тянулись рвы с вбитыми в дно заострёнными кольями, частоколы, изгороди и волчьи ямы, защищавшие нас от атак конницы. Позади находились полевые кухни и коновязи для лошадей и мулов, составлявших всю афинскую кавалерию. От Элевсиниона до рыночной сторожки высился каменный завал, отгораживавший лагерные шатры, служившие жилищами примерно для четырёх тысяч человек, уже несколько месяцев не имевших возможности умыться иначе, как собственной слюной. Пешеходный мост представлял собой груду камней с положенными сверху досками; беседка над источником была разрушена полностью, и он представлял собой просто яму. Всю равнину у подножия Рыночного холма заполняли войска. Накануне утром условия мира были оговорены окончательно, однако формально война ещё не закончилась. Все по-прежнему держали оружие под рукой, караулы и дозоры всё так же несли службу. Наше с Элиасом подразделение было частью отряда, занимавшего позиции у западного отрога холма Ареса, где был разбит лагерь амазонок. Непосредственно над нами находился храм, не имевший крыши, как и все амазонские святилища; храм, сооружённый воительницами в честь своего прародителя, бога войны. Наши войска не тронули его, опасаясь гнева небес.