Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

Позднее Гарриман узнал, что возражения Эдгара Гувера, как и начальника ОКНШ адмирала Лихи, аргументировались опасением: если станет известно, что президент санкционировал открытие в Вашингтоне советской радиостанции, его политические противники и ультраправая пресса тут же объявят Рузвельта коммунистом. В этом таилась замаскированная угроза: если президент пойдет дальше, Гувер может информировать широкий круг изоляционистов, ассоциацию «Америка превыше всего» и многочисленных американцев, напуганных коммунизмом, о том, что президент разрешил установку советской радиостанции в Вашингтоне, и в результате Рузвельт может проиграть очередные выборы.

* * *

Сталин вполне мог не слишком заботиться о прочности своих отношений с Рузвельтом, как и отношения с советским лидером могли не слишком волновать американского президента. Теперь, после провала проектов обмена секретными агентами и установки радиостанций в обеих столицах, когда Рузвельт вдруг изменил свою позицию и отступил назад, Сталин сказал: «Президент – мой друг, и мы всегда поймем друг друга»[683]. Эта ремарка, о которой в июле сообщили Рузвельту, по всей вероятности, побудила президента на приеме в Белом доме в августе высказаться следующим образом о Сталине перед делегатами конференции в Думбартон-Оксе: «В Тегеране мы с маршалом смогли хорошо узнать друг друга. Мы хорошо ладили. Мы сломали лед, если он вообще когда-то существовал, и с тех пор ни о каком льде в наших отношениях не может быть и речи»[684].

К весне 1944 года Красная армия освободила более двух третей оккупированной советской территории. В первомайской речи Сталина особо подчеркивалась важность военного альянса: «Нужно преследовать раненого немецкого зверя по пятам и добить его в его собственной берлоге… Мы должны вызволить из немецкой неволи наших братьев поляков, чехословаков и другие союзные с нами народы Западной Европы… Такую задачу можно решить лишь на основе совместных усилий Советского Союза, Великобритании и Соединенных Штатов Северной Америки, путем совместных ударов с востока – силами наших войск и с запада – силами войск наших союзников»[685].

По поводу Рузвельта Сталин в беседе с Милованом Джиласом накануне дня «Д» произнес слова (которые потом широко комментировались в прессе), что американский президент никогда не запустит руку в ваш карман, чтобы украсть копейку, а Черчилль на это способен. Обычно эти слова истолковывались неверно, поскольку были вырваны из контекста длинного критического заявления в адрес Черчилля. Сталин говорил о Великобритании и заявил: «У них [англичан] нет большей радости, чем нагадить своим союзникам, – и в первой мировой войне они постоянно подводили и русских, и французов. А Черчилль? Черчилль, он такой, что, если не побережешься, он у тебя копейку из кармана утянет. Да, копейку из твоего кармана! Ей-богу, копейку из кармана! А Рузвельт? Рузвельт не такой – он засовывает руку только за кусками покрупнее. А Черчилль? Черчилль – и за копейкой!»[686] Потом он заговорил о коварстве англичан.

Высадка войск союзников в Нормандии произошла 6 июня. Три миллиона солдат, двадцать американских дивизий, четырнадцать британских, три канадских, одна польская и одна французская атаковали берег Нормандии, переброшенные туда огромной армадой транспортных кораблей, какой еще не знала история. На следующий день Сталин телеграфировал Рузвельту, сообщив, что Красная армия будет действовать, как было обещано: «Летнее наступление советских войск… начнется к середине июня… Общее наступление советских войск будет развертываться этапами путем последовательного ввода армий в наступательные операции… Обязуюсь своевременно информировать Вас о ходе наступательных операций»[687]. Примерно в то же время Сталин сказал Гарриману: «Ну, теперь нас ничто не остановит»[688].

Сталин не выступал с публичными заявлениями в течение первой недели, когда американские и британские войска громили оборону немцев на французском побережье. Наконец, 13 июня он заявил в газете «Правда» о действиях союзников следующее: «Подводя итоги семидневных боев освободительных войск союзников по вторжению в Северную Францию, можно без колебаний сказать, что широкое форсирование Ла-Манша и массовая высадка десантных войск союзников на севере Франции удались полностью. Это, несомненно, блестящий успех наших союзников. Нельзя не признать, что история войн не знает другого подобного предприятия по широте замысла, грандиозности масштабов и мастерству выполнения»[689].

21 июня Сталин более подробно информировал президента Рузвельта о главном наступлении русских войск, которым предстояло сковать германские дивизии, обещая: «Не позднее чем через неделю начнется второй тур летнего наступления советских войск. В этом наступлении будет принимать участие 130 дивизий, включая и бронетанковые дивизии… Надеюсь, что наше наступление окажет существенную поддержку операциям союзных войск во Франции и в Италии»[690].

Несколько дней спустя в посольстве США была показана первая кинохроника вторжения, которую смогли увидеть два советских маршала и две сотни высокопоставленных офицеров. «Интерес был огромным». 4 июля Молотов прибыл на обед в американское посольство, и это было впервые, чтобы нарком обедал в иностранном дипломатическом учреждении.

* * *

С точки зрения президента США, самым важным заявлением, которое он отправил Сталину, стало послание от 23 февраля 1944 года по поводу послевоенного международного финансового сотрудничества и «возможного» созыва финансовой конференции в рамках Объединенных Наций. Международная финансовая нестабильность стала главным результатом двух мировых войн и «Великой депрессии».

Американские планы по созданию Банка реконструкции и развития и Стабилизационного фонда Объединенных Наций начали разрабатываться уже через неделю после нападения на Перл-Харбор. Занимавший тогда должность министра финансов Моргентау попросил Гарри Декстера Уайта взять на себя эту работу и разработать планы создания международных инструментов в сфере кредитно-денежной политики. Уайт, специальный помощник Моргентау, которому предстояло стать инициатором международного договора, установил на следующий год более или менее постоянные контакты со своим британским коллегой Джоном Мейнардом Кейнсом, советником британского министерства финансов, который тогда тоже работал над проектами послевоенных организаций экономического сотрудничества, но исключительно в контексте защиты интересов Британской империи. Все они (Моргентау, Уайт и Кейнс) стремились сделать свою работу публичной и получить поддержку со стороны иностранных правительств еще весной 1943 года. Рузвельт, который никогда не спешил раскрывать карты, не выслушав аргументы своих противников (в данном случае имеются в виду изоляционисты), в данном случае остановил Моргентау, заявив ему, что «пока слишком рано… Мы еще не начали побеждать в этой войне»[691].