За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии - Роберт Круз

Вторая мировая война поставила и турецкое, и советское правительства перед необходимостью вернуться к политике примирения. В Турции она заставила отказаться от многих ограничений, наложенных на религиозное образование, паломничество и почитание могил святых. Советское государство в поисках поддержки верующих во время войны прекратило агрессивный натиск на исламские институты и кадры. В 1943 г. оно учредило четыре региональные исламские иерархии, но подчинило их все централизованному контролю Москвы[591].

Эта система централизованной бюрократической организации исламских дел и государственной поддержки официальных исламских ученых рухнула только в конце 1980‐х – начале 1990‐х гг., когда конфликты среди мусульманских активистов привели к исчезновению этих органов в Российской Федерации и других государствах бывшего СССР. После распада СССР в 1991 г. среди мусульман развернулись новые формы конкуренции. Стремясь вернуть свой народ к вере, они стали бороться друг с другом за государственную поддержку в этом процессе.

Как и в 1917 г., борьба за постсоветский порядок развернулась вокруг государственного контроля. Как и в прежних поколениях, мусульмане, претендовавшие на религиозный авторитет в странах бывшего СССР, легко приспособились к подручным символическим ресурсам. Советский ориентализм давал большей части образованной элиты очень ограниченное представление об исламе. Эта концепция ислама, одобренная государственными мусульманскими авторитетами и основанная на предпочтении текстов из ограниченного канона, привела сотрудников многих государственных учреждений к выводу, что большая часть представлений мусульман об исламе не аутентична[592]. В контексте конфликтов за государственный суверенитет в Чечне и других местах предположение, что отдельные мусульманские практики являются «иностранными» или ассоциируются с насилием, ограничило постсоветскую веротерпимость. Расплывчатое обвинение в «ваххабизме», вероятно, стало частью полемического словаря клириков еще в 1950‐е гг. и осталось постоянным предметом интереса для КГБ. Сегодня это обвинение имеет еще больший резонанс, хотя скорее отражает идею, что так называемые «ваххабиты» суть саудитские марионетки, нацеленные на насильственные действия, – правда, во многих случаях единственным свидетельством обвинения в ваххабизме является борода[593].

Все бывшие советские государства официально исповедуют веротерпимость, признают официальные исламские авторитеты и ищут легитимации посредством патронирования ислама. Каждое государство также предоставляет свою полицию в распоряжение официально поддерживаемых авторитетов, а значит, враждующих мусульманских общин. Мусульманские граждане Российской Федерации за пределами Чечни в целом живут лучше, нежели их единоверцы в таких постсоветских республиках, как Туркменистан и Узбекистан, где мусульман регулярно бросают в тюрьмы и даже пытают за их верования.

В публичном дискурсе всех этих стран доминируют страхи перед исламским радикализмом и терроризмом. Но призрак ислама также стал очень ценным инструментом в руках правящих элит[594]. В 1990‐х гг. появление радикальных групп на границах России, особенно в Чечне, Дагестане и в близком Афганистане, дало Москве ценное орудие в международной политике. На мировой арене ислам бывал полезным Кремлю, даже когда он вдохновлял оппозиционные движения. И для внешней, и для внутренней аудитории правительства изображали конфликты очень разнородного происхождения в качестве плодов «исламского фундаментализма». Несомненно, некоторое небольшое число боевиков поднимали оружие против этих государств во имя религии, но эти правительства также использовали подобные ярлыки для маскировки борьбы за коридоры наркотрафика, государственные ресурсы и политические права[595]. С тех пор эти угрозы предоставили ценные возможности людям, стоящим у власти в Москве, Баку, Ташкенте, Бишкеке, Астане, Душанбе и др. После 2001 г. солидарность в «войне против терроризма» обеспечила военное и финансовое вознаграждение со стороны Запада. Постсоветские режимы разбили демократические надежды, порожденные гибелью коммунизма, и воспользовались страхами Запада перед исламской угрозой для получения международной поддержки авторитарного правления внутри своих стран. Предполагается, что в убийствах мирных граждан в Андижане в мае 2004 г. участвовали службы безопасности, обученные США; в Узбекистане использовались не только военно-воздушные базы, но и тюрьмы для содержания арестантов без суда. Критика нарушений прав человека по-прежнему приглушена.

Хотя мусульмане бывшего СССР восстановили многие связи с единоверцами во всем мире, главной целью мусульманской политики в регионе остается овладение институтами государства. Они дают ключи одновременно к политическому влиянию, религиозному авторитету, управлению и доступу к международному финансированию. И эти государства, подобно их имперскому и советскому предшественникам, по-прежнему стремятся управлять границами ортодоксии – поддерживая «умеренных», репрессируя предполагаемых «ваххабитов» и криминализируя группы вроде международного движения «Хизб ут-Тахрир», которые борются против существующих государств как недостаточно «исламских»[596].