Рябиновый мед. Августина - Алина Знаменская

— Алеша, Митю забрали! Маша… плохо дело, сынок. Алексей вскочил, побежал, на ходу натягивая гимнастерку. Ася завернула спящего ребенка, выбежала на крыльцо. Затем передумала, положила сына в кроватку, разбудила соседку и, прикрыв дверь, ушла. Когда она подходила к дому Вознесенских, то еще от калитки услышала крики. Кричала Маша. Уравновешенная, спокойная Маша. Ася вошла и остановилась в сенях. Внизу, на лестнице, ведущей из полуподвала, стояли соседи, прислушивались.

— Я не верю, что ничего нельзя сделать! — кричала Маша, раскрасневшаяся от слез. — Почему ты молчишь? Почему ты ничего не делаешь?! Твоего отца и твоего лучшего друга забрали ночью, как воров, а ты сидишь! Трус!

Матушка Александра пыталась налить в рюмку капли. Склянка стучала о край посудины. Алексей сидел у стола, опустив голову.

Вероятно, это была не единственная тирада, вылитая сестрой на голову брата. Маша выглядела измученной собственным криком, слезами, горем. И тем не менее она не могла остановиться.

— Трус! Трус! — повторяла Маша, злыми глазами пожирая брата.

— Маша, как ты можешь! — не выдержала Ася. — Алексей с пятнадцатого года под пулями…

— Молчи! — оборвал ее муж. Ася осеклась. Она забрала у матушки лекарство, отсчитала капли.

— Сделай же что-нибудь! — требовала Маша. — Ведь они ни в чем не виноваты! Все, что написано в газете, — неправда! Неправда! Неправда!

Алексей молча поднялся и вышел из дома. Машу сотрясали рыдания. Потом матушке все же удалось напоить дочь лекарством. Постепенно силы у Маши иссякли. Ее уложили на диван, укрыли шалью.

Когда Ася вернулась к себе, на столе ее ожидала записка: «Я уехал в Ярославль».

Мысли о случившемся ни на миг не покидали ее, и все же нужно было продолжать день — кормить и пеленать сына, идти в лавку за мылом и крупой, стирать, поливать огород.

Алексей вернулся через пару дней. Глаза у него были потухшие. Они даже цветом напоминали пепел. И Ася не стала приставать с расспросами.

Вечером Алексей позвал ее гулять. Они взяли на руки ребенка и отправились бродить по аллеям Вала. Постояли у слияния рек, обошли собор.

— Ну вот, Аська, у нас с тобой начинаются трудные времена, — сказал Вознесенский.

— А они когда-нибудь были легкими?

— Я думаю, мы еще не раз вспомним нашу службу в Средней Азии как лучшее время.

— Вознесенский, ты меня пугаешь.

А спустя несколько дней, вернувшись с огорода, Ася застала мужа за странным занятием. Он сидел перед горящей плитой и жег бумаги. Это были старые письма его братьев. Здесь были письма Владимира, которые тот писал еще из военного училища, письма Артема с фронта, письма Ивана, которые он посылал брату на фронт из семинарии. И конечно же письма отца Сергия.

— Что ты делаешь?

— Не хочу, чтобы в случае чего эти письма попали в чужие руки.

— В случае… чего? Вознесенский, я хочу знать: что-то еще произошло?

Ася по-настоящему испугалась. Никогда прежде она не видела Вознесенского таким.

Он взглянул на нее, раздумывая. Она видела — он взвешивает: сказать? Не говорить?

— Сегодня меня вызывали в райком партии. Предложили отречься от отца.

Ася опустилась на стул. Некоторое время она молча наблюдала, как он жжет дорогие ему письма. Она вдруг заметила, как муж изменился за последнее время — осунулся, похудел. На лбу над бровями проявилась новая борозда и от носа к углам рта легли складки.

Заплакал ребенок. Ася перепеленала сына и вернулась к плите.

— Я прошу тебя, Алексей, сделай так, как они велят. Ведь это простая формальность. Подумай о нем, — она кивнула на колыбель, — что будет с ним… с нами, если тебя…

Вознесенский поднялся, с шумом отодвинув табурет. Он взглянул на нее так, что ей стало холодно.

— Лучше бы не было этого вечера! Лучше бы ты ничего не говорила!

Он вышел, хлопнув дверью, калитка взвизгнула и жалобно застонала. Ася смотрела в окно, как Вознесенский пересекает площадь — враскачку, своей кавалеристской походкой, и ей на миг показалось, что он уходит от нее навсегда. Он никогда не уходил вот так. Они никогда прежде серьезно не ссорились.

Неспокойно было на душе у Аси. Ребенок плакал. Воздух был густой и душный, как перед грозой. До темноты Ася стояла на веранде, ждала мужа. Стемнело, пошел дождь. Алексей не возвращался. Он пришел под утро — промокший и пьяный.

Ни слова не говоря, Ася раздела его и уложила на кушетку. Повесила у теплой плиты гимнастерку.

Но Вознесенский все что-то бормотал, все с кем-то разговаривал, зло и невнятно. Она подошла и села рядом с ним. Он смотрел на нее, будто не узнавая, и вдруг спрятал лицо в ладонях, и она поняла, что он с трудом сдерживает рвущиеся наружу слезы.

— Алешка, прости меня… Я не хотела.

— Я людей убивал! Понимаешь ты, людей! Ты знаешь, что… что у меня на душе? А они хотят, чтобы я еще…

Его плечи несколько раз крупно вздрогнули, судорога прошла по всему телу. Ася легла рядом, обхватила мужа, стала утешать как маленького, гладить по голове, пока он не успокоился и не затих во сне.

На другой день прямо со службы Вознесенского доставили в больницу. Асе сообщил об этом посыльный, и она, поручив ребенка соседке, побежала туда. Из прежнего персонала в больнице все еще служил фельдшер Оносов, он-то и встретил Асю у палаты.

— Августина Тихоновна, плохо дело, — развел руками Оносов. — Кровь горлом пошла. Рана открылась.

— Мне можно к нему?

— Отчего же нельзя? Можно.

Вознесенский лежал в отдельной палате. У кровати торчал штатив с физраствором.

Бледный и словно постаревший за несколько часов, Алексей попытался изобразить улыбку при виде жены.

— Обрати внимание, все та же диспозиция: он бездыханный лежит, она — у его ног в скорбной позе. Акт последний, завершающий.

— Поговори мне! — нахмурилась Ася. — Завершающий! У тебя только еще ребенок родился. Не смей, Вознесенский, понял?

— Пожалуй, это лучшее, что я могу сделать теперь для своего сына, — с той же улыбкой сказал он.

Ася не поняла этих его слов. Она тысячу раз вернется к ним потом, а тогда она не успела ничего возразить, потому что он вдруг вспомнил:

— Я так и не купил тебе новую шляпку и синий сервиз.

— Я подожду, — успокоила Ася. — Я умею ждать.

Ася держала мужа за руку. Впервые в его пальцах она не ощутила той силы, которая чувствовалась всегда.

— А где твое кольцо? — вдруг заметил он. Ася спрятала руку.

— Так, сняла. Стирала и сняла, чтобы не потерять.

— Тогда и мое возьми. Боюсь потерять. — Он снял с пальца и отдал ей кольцо. Потом закрыл глаза и сказал: — Ты иди. Тебе сына кормить нужно.