Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - Леонид Беловинский

Наконец, в одно злополучное утро искушение было так сильно, что я, оставшись один минут на пять в лавке, сразу же, по уходе приказчика, открыл выручку и стащил оттуда четвертак» (160; 27–28, 30). Воровал Свешников довольно долго удачно. За лакомствами пошли папиросы, затем трактиры и портерные, «за пьянством пошел сряду же и разврат, и потому мне уже не хватало потаскиваемого из выручки серебра: я начал потаскивать и кредитки, по три, по пяти рублей» (160; 33). Дошло дело и до десятков рублей. Мальчик попался, получил жестокую таску и был уволен. После разного рода приключений «мне вышло место в сливочную лавку на Черной речке с жалованьем по четыре рубля в месяц, но и этому я был очень рад, потому что мне в первый раз еще приходилось служить за жалованье.

Лавка, в которую я поступил, была очень небольшая. В ней торговал сам хозяин, и, кроме меня, не было никакой другой прислуги во всем доме. Семейство хозяйское состояло только из трех человек: хозяина с хозяйкою и отца хозяйки, в доме которого и находилась лавка… Так как служащих, кроме меня, не было, то мне приходилось исправлять здесь всякую работу: я убирал скотину (было две коровы и лошадь), копал картофель, ездил в город за товаром и торговал в лавке» (160; 52). Так шла мещанская жизнь: тяжелая работа, воровство, пьянство, поиски новой работы: «Вторичное пребывание мое в Петербурге продолжалось с лишком четыре года… и во все это время я переменил более десятка должностей. Кроме описанных уже мною: трактирской, мелочной, сливочной, я служил еще у Дорота в ресторане, у Гадалина в кондитерской, на Петербургской стороне в булочной, сторожем при балагане Симонсона, в печниках, кухарем у портных и в разных поденных работах; но при всем том я очень часто находился и без дела» (160; 52, 54–55).

Любопытным представляется дневник купеческого сына мелкого торговца из г. Опочка, И. И. Лапина, который он вел с 1817, то есть с 18 лет, по 1836 г. Ему принадлежала мелочная лавка, где продавалось буквально все: кушаки, перчатки, свечи, картины, перчатки, помада, пряники, чернослив, орехи… Примечательно здесь то, что торговые дела упоминаются крайне редко, походя: «В сей день весь не сидел в лавке», «Ярмонка была не столь велика, и я в сей день торговал 70 рублей», «Был на ярмарке… и сидел в лавке… За лавку цена 15 рублей, торговал же 220 руб.», «…торг был последний, и я торговал 60 рублей», «Был я на ярмарке впервые в Томсине… и я торговал 10 рублей…» – почти все на протяжении 37 страниц публикации. Дневник заполнен описаниями веселья и свиданий «с нимфочками», поцелуев, хороводов, забав, небольших выпивок с друзьями («ведро пива на 7 человек»), игр бильярдных и карточных «по маленькой» (выигрыши и проигрыши – от 60 коп. до 8 руб.), прогулок, хождений по гостям, погоды, примечательных событий, вроде гибели людей от удара молнии или подо льдом, пожаров, краж, смертей и погребений и т. д. И среди таких записей: «В сей день получил от Анны Лаврентьевны российскую балладу Громобоя, которую и списал…», «Послал письмо к А. П. с выпиской из Телемака…», «От Анны Лаврентьевны получил я для прочтения книжечку в 2-х частях «Молодой дикий или опасное стремление первых страстей» г-жи де Жанлис, которую с наивеличайшим удовольствием прочел», «От Анны Лаврентьевны получил книжечку: «Товарищ разумный и замысловатый»; Вечером вручил Анне Лавр. обещанные списать мною ей 3 песенки: 1) «Доколь, доколь несчастной», 2) «Ты погибель мою строя» и 3) «Люблю тебя, но тщетно», «…начал учиться переплетать и первую переплел книжечку «Вестник Европы» и пр. И, между прочим, под 1825 г. – «…имел счастие видеть Александру Сергеича г-на Пушкина, который некоторым образом удивил странною своею одеждою…» (101; 92 – 129).

Лишь небольшая часть мещанства, выбившегося наверх, жила в условиях, приближавшихся к среднему жизненному уровню горожан той эпохи. Перед нами служебная квартира окончившего Мещанское училище доверенного, то есть управляющего всеми делами фабрики и торговлей у крупных производителей ситцев, учредителя, а затем и председателя «Взаимно-вспомогательного общества купеческих приказчиков», выходца из старинного ростовского купечества М. И. Щапова. Конец XIX в., Москва, Немецкая улица. «Квартира в одноэтажном старом каменном доме. Из маленькой передней вход в зал и дальше – в гостиную, в обеих комнатах – по три окна на улицу. В зале между окнами – два зеркала, у стен – два ломберных стола, на них – подсвечники, а под подсвечниками – вышитые коврики. На стенах – бра с керосиновыми лампами, у стены – рояль… Чинные стулья под чехлами. Занавески кисейные, подобранные на стороны. Обои белые. В гостиной паркет закрыт огромным восточным ковром… В гостиной – столики, круглый и овальный. Круглый покрыт красным плюшем, внизу он резной… На нем – на салфетке лампа…

На другом столе – альбомы с семейными фотографиями. На стенах – картины: Волга с пароходом, стадо коров и финское озеро Маковского, берег Черного моря Вельца. Обои красные с золотом… Как хороша ореховая мебель, покрытая красным штофом, когда с нее сняты чехлы! На окнах – тяжелые красные занавески, подобранные толстыми шнурами с огромными кистями. Перед окнами – тумбы с пальмами, да и вообще, на всех окнах цветы: тут и амариллисы, китайская роза, несколько фикусов, филодендроны и выросшие из семян кипарисы, цареградский стручок, лимон… По углам комнаты на тумбах – канделябры со стеклянными подвесками.

Почти все комнаты были проходные. Второй ряд комнат – против залы детская, против гостиной проходная. В ней несколько шкафов. За одним из них и занавеской – кровать бабы Саши, за другим – нянина кровать и сундук… Окон в комнате нет; световой фонарь в потолке.

У бабы Саши над кроватью – икона, а на полу – коврик. Нянино отделение веселее. Там стоят тумбочка и желтый сундук.

В детской комнате что-то пусто: моя кроватка с решеткой, стол, стулья, игрушки, цветы на окнах, тикают часы-ходики. За этими комнатами – еще ряд комнат; за детской – спальня, за проходной – столовая. В спальне – большая двухспальная кровать родителей, огромное зеркало, кресла, комод. На стене – висячий шкафчик, в нем у отца запас сигар. В углу – большой шкаф-иконник с иконами, перед ними всегда горит лампадка…

В углах всех других комнат висит тоже по иконе в рамке, со стеклом, но лампадок нет. В столовой – стол, стулья, буфет, раньше была лежанка с бутылями настоек на ней. Теперь ее нет, зато есть диван, над ним часы…

За спальней – уборная с водопроводом и в проходе – ванна, дальше – комната Мины… Комната веселая, обои белые с цветами, но проход в нее через детскую и через спальню.

За столовой – комната горничной Даши. Там у нее гладильная доска. Еще дальше – сени, кухня с русской печью и кухаркина комната» (197; 60–64).

Как и во всех социальных группах в прошлом, в мещанстве бросалась в глаза резкая материальная дифференциация. Одни прозябали в нищете в разваливающихся хибарках, другие могли позволить себе даже некоторую роскошь. Вот как описывал жилище мещанской верхушки Берви-Флеровский: «В сенях, по чистому ковру, вы подходите к двери, обитой клеенкой и блестящими медными гвоздями, в передней, оклеенной обоями, вы находите поразительную чистоту, в зале, которая имеет пять окон в один ряд, вы встречаете цветы, в изобилии мебель на пружинах, вещи дорогие, какие можно встретить только в купеческих домах… В каждой вещи вы видите, что хозяин не имел нужды гоняться за копейкой, но что он имел большую слабость к солидному. Сам он одет так, как одеваются все люди образованного общества, но он не поразит вас ни своим пробором, ни щегольским покроем своего платья, но в жене его вы тотчас заметите и наклонность и возможность одеваться роскошно. Любовь к солидности в этом слое мещан точно также велика, как любовь к эффектному в мещанах приказчиках, живущих на жалованье» (Цит. по: 26; 23).