Ярость - Уилбур Смит

Шон точно объяснил Руфусу, где искать комбинацию сейфа, как открыть фальшивую книжную полку и чего ожидать, когда он это сделает.

Сознание, что внизу работает Руфус и его в любой момент могут обнаружить, так распаляло Шона, что Марджори даже воскликнула:

– Ты не человек, ты машина!

Наконец он оставил ее лежать в большой кровати, точно подтаявшую на солнце куклу из воска, ее руки и ноги стали мягкими и пластичными, густая грива волос потемнела и увлажнилась от пота, а помада на измученных страстью губах размазалась. Марджори спала, словно в оцепенении.

Но Шон был по-прежнему возбужден и взвинчен. Уходя, он заглянул в кабинет Марка Вестона. Фальшивая книжная полка отодвинута, дверь сейфа широко распахнута, бухгалтерские книги грудой свалены на пол. Шона снова густой мускусной волной захлестнуло возбуждение, и он обнаружил, что у него опять сильная эрекция.

Оставаться в этом доме еще хоть минуту было опасно, и сознание этого сделало сексуальное возбуждение непереносимым. Шон снова взглянул на мраморную лестницу, и тут ему в голову пришла новая мысль. Комната Вероники наверху в восточном крыле. Если он неожиданно ее разбудит, она может закричать; возможно, она его ненавидит и поднимет крик, когда узнает, но, с другой стороны, может, и не закричит. Риск безумный. Шон улыбнулся в темноте и начал подниматься по мраморной лестнице.

Лунный свет пробивался сквозь шторы и падал на светлые волосы Вероники, разметавшиеся по подушке. Шон наклонился и закрыл девушке рот рукой. Она в ужасе проснулась и начала отбиваться.

– Это я, – прошептал он. – Не бойся, Ронни. Это я.

Она перестала сопротивляться, из огромных голубых глаз исчезло выражение ужаса, и она протянула к нему руки. Он отнял ладонь от ее рта, и Вероника сказала:

– О Шон, в глубине души я знала. Я знала, что ты меня еще любишь.

* * *

Руфус был в ярости.

– Я думал, тебя поймали, – взвизгивал он. – Что с тобой случилось, парень?

– Делал самую трудную работу.

Шон нажал на педаль, и «Харли-Дэвидсон» взревел. Поворачивая на дорогу, Шон почувствовал, как тяжесть сумки на заднем сиденье грозит опрокинуть машину, но легко справился с этим и выпрямился.

– Помедленней, парень, – предупредил Руфус, наклоняясь из коляски. – Разбудишь всю долину.

Шон рассмеялся на сильном ветру, пьяный от возбуждения, и на скорости сто миль в час они перевалили через вершину холма.

Шон остановил мотоцикл на Крайфонтейнской дороге, они спустились в неглубокий кульверт под шоссе и при свете электрического фонарика принялись делить добычу.

– Ты говорил, будет пять штук, – обвиняюще взвыл Руфус. – Парень, здесь не больше сотни…

– Старик Вестон, должно быть, заплатил своим рабам, – беззаботно улыбнулся Шон, разделил стопку банкнот на две части и большую отдал Руфусу. – Тебе они нужны больше, чем мне, малыш.

В шкатулке лежали запонки, зажим для галстука с бриллиантом (по оценке Шона, не менее пяти каратов), масонские медальоны, ордена Марка Вестона (при Эль-Аламейне он получил «Военный крест»), несколько чемпионских медалей, часы фирмы «Патек Филипп»[72]и еще кое-какие личные принадлежности.

Руфус осмотрел их взглядом специалиста.

– Часы с гравировкой, все остальные вещи паленые, не продашь. Очень опасно, парень. Придется все это выбросить.

Они раскрыли альбомы. Пять из них были заполнены золотыми соверенами.

– Хорошо, – сказал Руфус. – Эти я смогу сбыть, но остальные нет. Слишком горячие, обжигают пальцы.

И он презрительно отбросил альбомы с тяжелыми монетами достоинством в пять фунтов и в пять гиней, с портретами Виктории и Елизаветы, Карла и Георга.

Высадив Руфуса у подпольной пивной в цветном Шестом районе, где тот оставил свой мотоцикл, Шон один поехал по длинной извилистой дороге, которая огибала крутой массив горы Чепмен. Он остановил «Харли» на краю утеса. В пятистах футах ниже того места, где он стоял, бились о скалы зеленые воды Атлантического океана. Шон одну за другой принялся бросать в воду тяжелые золотые монеты. Он бросал их горизонтально, так что те взблескивали в робких лучах рассвета, а потом, падая, погружались в тень утеса, и он не видел, как далеко внизу они касаются поверхности воды. Бросив последнюю монету, он отправил следом за ней и пустые альбомы. Ветер подхватил их, и они раскрылись. Потом Шон отправил в пустоту золотые часы и зажим с бриллиантом. Медали он приберег на закуску. Ему доставляло мстительное удовольствие сначала переспать с женой и дочерью Марка Вестона, а потом швырнуть в море его медали.

Сев на «Харли-Дэвидсон» и возвращаясь по крутой извилистой дороге, он сдвинул очки на лоб; ветер ударил ему в лицо, по щекам потекли слезы. Шон ехал быстро, вписывая сверкающую машину в крутые повороты, так что с поверхности дороги поднимался дождь искр.

– Не очень выгодная ночная работа, – говорил он себе, и ветер срывал слова с его губ. – Но как щекочет нервы!

* * *

Всякие усилия заинтересовать Шона и Майкла всемирной сетью компаний Кортни встречали либо неискренний и плохо изображаемый энтузиазм, либо откровенное равнодушие, и Шаса испытал целую гамму чувств, начиная с удивления.

Он очень старался понять, как кто-нибудь, в особенности молодой человек недюжинного ума, тем более его родной сын, может находить такое сочетание богатства и возможностей, вызовов и вознаграждений непривлекательным. Вначале он подумал, что должен винить себя, что он недостаточно ясно все объяснил, что принимал их готовность как что-то само собой разумеющееся и поэтому из-за собственных упущений не смог их увлечь.

Для Шасы это была сама суть жизни. Первая его мысль после пробуждения и последняя перед тем, как уснуть, касалась благополучия и процветания компании. Поэтому он попытался снова, с большими терпением и усилиями. Как об стенку горох – и от удивления Шаса перешел к гневу.

– Черт побери, мама, – вспылил он, когда они с Сантэн были одни в их любимом месте на склоне холма над Атлантикой. – Им как будто все равно.

– А как Гарри? – негромко спросила Сантэн.

– О, Гарри! – пренебрежительно усмехнулся Шаса. – Стоит мне повернуться, я тут же натыкаюсь на него. Он словно щенок.

– Я заметила, что ты выделил ему кабинет на третьем этаже, – спокойно сказала Сантэн.

– Кладовка для старых метел, – ответил Шаса. – На самом деле это была шутка, но парень принял ее всерьез. И у меня не хватило мужества…

– Он многое принимает всерьез, наш юный Гарри, – заметила Сантэн. – Он единственный, кто это делает. Очень глубокий мальчик.

– Да послушай, мама! Гарри?