Ярость - Уилбур Смит

Они разделись и, нагие, бросились в море, ныряя под каждую волну, которая с шипением надвигалась на них. Наконец вынырнули, посинев от холода, но смеясь и задыхаясь от удовольствия.

Они стояли у «лендровера», растираясь полотенцами, и Шаса откровенно разглядывал сына. Даже пропитанные соленой водой, волосы Гарри торчали в беспорядке. Без очков у него был озадаченный близорукий вид. Торс у Гарри оказался развитый и массивный, грудь как бочонок с маринадом, и такие густые темные волосы на теле, что они закрывали нижнюю часть живота, как кольчугой.

«Глядя на него, не подумаешь, что он Кортни. Если бы я не был уверен, мог бы подумать, что Тара гульнула на стороне. – Шаса был уверен, что Тара способна на многое, но не на неверность или неразборчивость. – В нем нет ничего от его предков», – думал Шаса, но потом присмотрелся внимательнее и вдруг улыбнулся.

– По крайней мере один из даров Кортни ты унаследовал, Гарри. При взгляде на твой конец сам старый генерал Кортни перевернулся бы в гробу от зависти.

Гарри торопливо прикрылся полотенцем и достал из «лендровера» брюки, но втайне он был доволен. До сих пор он всегда с сомнением разглядывал эту часть своего тела. Словно чуждое существо с собственной волей и бытием, намеренное смущать его и унижать в самые неожиданные и неподходящие моменты, когда он стоит перед классом в бизнес-школе и отвечает, а девушки в переднем ряду начинают хихикать, или когда он вынужден в смятении бежать из бассейна «Дома Сантэн», заметив свой явный интерес к окружающим дамам. Но отец говорил об этом с уважением, а тень легендарного генерала одобрительно кивнула, и Гарри готов был смириться с таким своим отличием.

На следующее утро они полетели на шахту Х’ани. Все три мальчика прошли там обучение. Как когда-то самому Шасе, им пришлось на деле изучить все операции шахты, от бурения и взрывов в глубоком амфитеатре открытой ямы до последнего цеха отбора, где в размельченной голубой породе отыскивают драгоценные кристаллы.

Этой вынужденной работы Шону и Майклу хватило с лихвой, и они ни разу не выразили желания вернуться на шахту. Но Гарри оказался исключением. Он как будто полюбил эти далекие дикие холмы, как любили их Сантэн и Шаса. Он просился с отцом во все его обычные инспекционные поездки. За несколько лет он превосходно изучил весь цикл шахты и время от времени лично выполнял его операции. И вот в последний вечер на Х’ани Шаса и Гарри стояли на краю большой ямы и смотрели вниз, в залитую тенью глубину, а солнце за их спинами садилось в пустыню.

– Странно думать, что все исходит отсюда, – негромко сказал Гарри. – Все, что создали ты и бабуля. Тут я чувствую себя ничтожным, как в церкви. – Он долго молчал, потом продолжил: – Я люблю это место. И хотел бы остаться тут подольше.

Шасу глубоко тронули выраженные так свои собственные мысли. Из троих сыновей только этот смог понять, смог разделить почти религиозное благоговение, какое вызывали у него этот карьер и появляющееся из него богатство. Здесь был первоисточник, и только Гарри понял это.

Он обнял Гарри за плечи и попытался найти подходящие слова, но потом просто сказал:

– Я знаю, что ты чувствуешь, чемпион. Но нам пора домой. В понедельник мне представлять в парламенте мой бюджет.

Не это хотел он сказать, но чувствовал, что Гарри его понимает. Спускаясь в темноте по неровной тропе, они были ближе друг к другу, чем когда-либо.

* * *

Бюджет Шасиного министерства горной промышленности в этом году почти удвоился, и Шаса знал, что оппозиция встретит это в штыки. Ему так и не простили измену партии. Поэтому, поднявшись и спрашивая разрешения у спикера, он собрался и невольно взглянул на галерею.

Сантэн сидела в первом ряду для гостей. Она всегда сидела там, когда предстояло выступать Шасе или Блэйну. На ней была маленькая плоская шляпка, надвинутая на лоб, с одним пером райской птицы, воткнутым под лихим углом. Встретившись глазами с Шасой, она улыбнулась и одобрительно кивнула.

Рядом с Сантэн сидела Тара. А вот это было необычно. Он не мог припомнить, когда жена в последний раз приходила слушать его.

– Наш договор не включает пытку скукой, – заявила она Шасе, но сегодня она была здесь, чрезвычайно элегантная в изящной соломенной шляпе с розовой лентой вокруг тульи и в белых перчатках по локоть. В насмешливом приветствии она коснулась полей шляпы, и Шаса приподнял брови, а потом повернулся к галерее для прессы высоко над креслом спикера. Здесь, навострив карандаши, сидели политические обозреватели всех англоязычных газет. Шаса был их любимой добычей, но их нападки как будто лишь упрочивали его положение в Националистической партии и усиливали эффективность и эффектность, с которыми он управлял своим министерством.

Он любил бурные парламентские дебаты. Его единственный глаз сверкал воинственным огнем, когда Шаса, приняв привычную позу, чуть ссутулившись и сунув руки в карманы, начал свою речь.

Они немедленно набросились на него, лаяли и хватали за пятки, вмешивались, выражая гнев и недоверие, кричали: «Стыдитесь, сэр!» и «Скандал!»; улыбка Шасы приводила их в ярость и заставляла идти на крайности, которые он отметал с небрежным презрением, постепенно одолевая противников и обращая их нелепицы против них самих, а коллеги вокруг восхищенно улыбались и встречали его самые опустошительные ответы криками «Hoor! Hoor! – Слушайте! Слушайте!»

Когда началось голосование, партия Шасы полностью поддержала его и бюджет был принят подавляющим большинством. Это выступление еще более упрочило его статус и положение. Он перестал быть младшим членом кабинета; доктор Фервурд переслал ему записку:

«Я был прав, оставив вас в команде. Отличная работа».

В переднем ряду галереи Сантэн, поймав его взгляд, сцепила руки в замок и потрясла ими в боксерском поздравлении; в ее исполнении это приветствие выглядело одновременно царственным и женственным. Улыбка исчезла с лица Шасы: место рядом с Сантэн пустовало; очевидно, Тара ушла во время дебатов, и Шасу удивила острота разочарования. Он хотел бы, чтобы жена была свидетельницей его триумфа.

Парламент перешел к другим вопросам, которые Шасы не касались, и он, повинуясь порыву, встал и вышел из палаты. Он поднялся по широкой лестнице и прошел по длинному коридору к своему кабинету. Подходя, он неожиданно остановился и, опять подчиняясь какому-то порыву, свернул за угол коридора и направился к незаметной и никак не обозначенной двери в конце прохода.

Это был потайной выход из его кабинета, удобное средство избавиться от нежелательных посетителей; строительство этого хода заказал сам Сесиль Родс, и им тогда пользовались гости, которые не хотели, чтобы их видели. Шаса нашел это очень удобным. Иногда ходом пользовался премьер-министр, чаще Манфред Деларей, но большинство посетителей были женского пола, и их дела с Шасой не имели отношения к политике.

Вместо того чтобы загреметь ключом в американском автоматическом замке, Шаса неслышно повернул его и резко распахнул дверь. Внутри дверь сливалась со стеной кабинета, и мало кто знал о ее существовании.