Холокост. Новая история - Лоуренс Рис

Из почти 550 заключенных рабочего лагеря 130 участие в восстании не приняли, а около 80 погибли при побеге. Остальным удалось бежать. Всех оставшихся в бараках немцы на следующий день убили.

Вот что вспоминает Тойви Блатт: «В голове была одна мысль: “Это конец!” Через меня кто-то перешагивал, а я зацепился робой за колючую проволоку. Потом меня осенило. Я просто выскользнул из робы, оставив ее на проволоке. И побежал. Два или три раза падал… Каждый раз мне казалось, что меня ранило, но я поднимался, все было в порядке, и наконец я оказался в лесу»38.

Так же как в Треблинке, большинство заключенных, бежавших из Собибора, не дожили до конца войны. Из 300 человек, вырвавшихся за колючую проволоку, в живых осталось не более 60. Остальные погибли. Погибли в стране, в которой многие из них родились. Они знали язык, были знакомы с местностью… Конечно, немцы устроили на беглецов настоящую охоту, в которой участвовали германская военная полиция и охрана лагеря. Найдены и тут же расстреляны были 170 человек. В начале ноября немцы прекратили активные поиски, но с этого времени и до освобождения Польши еще около 90 бывших узников Собибора были выданы немцам местным населением либо убиты коллаборационистами.

Вот что говорит Тойви Блатт, которому все-таки удалось спастись. Он хорошо понимал, что, добравшись до леса, еще не оказался в безопасности, потому что опасно было везде39. Был риск попасть в руки немцев, риск встретиться с крестьянами, которые могли бы его выдать за вознаграждение, риск столкнуться с группами вооруженных бандитов — поляков, нашедших себе убежище в лесу и живших грабежами.

Тойви очень хотелось остаться с Печерским, который руководил восстанием, но на другой день после побега тот сказал, что он и восемь человек его группы уйдут одни. «Саша объяснил: “Мы должны понять, где находимся, поэтому пойдем в разведку и, может быть, добудем какой-нибудь еды”, — вспоминает Тойви. — Мне он дал немного денег… Саша обещал, что вернется, но ушел и не вернулся»40. После войны Тойви встретился с Печерским и сказал, что тот навсегда останется героем не только в его, Блатта, глазах, но и в глазах всех выживших, но все-таки поступил так, как поступать не следовало. Они вдевятером ушли с девятью пистолетами, а их, остальных узников, оставили одних. Печерский ответил: «Послушай, я солдат, и моим долгом было вернуться в армию». «Он так сказал, но мне показалось, что ему немного стыдно. Тем не менее Саша повторил: “Я был солдатом, а солдат должен вернуться к своим”».

Печерский увел свою вооруженную группу на восток, в Белоруссию, и сумел добраться до партизан. «Выжить могли только те, кто держался вместе, — говорит Аркадий Вайспапир, один из тех, кто ушел с руководителем восстания в Собиборе. — Да, это помогло нам выжить — то, что мы все девять держались вместе. Среди нас были очень смелые и мужественные люди, но никого не уважали больше, чем Сашу Печерского»41.

Спасая своих товарищей, лейтенант оставил беглецов — примерно 40 человек — в полном замешательстве. Они разбились на мелкие группки и без конца спорили. При отсутствии лидера сильные стремились избавиться от более слабых. В конце концов Тойви с двумя товарищами отделился от остальных. Они решили направляться к Избице — родному городу Блатта. И дошли до него. В окрестностях Избицы Тойви нашел сельскую жительницу, которая, как он знал, очень уважала его отца, и попросил приютить их. Женщина отказалась, опасаясь возмездия немцев. Она сказала, что ее мужа забрали в Освенцим и она хочет спасти хотя бы сына. «По ужасу, исказившему ее лицо, — пишет Тойви, — я понял, что мы представляем собой смертоносную чуму, черную смерть ХХ века»42.

Бывшие узники Собибора двинулись дальше и встретили крестьянина, который согласился в обмен на золото и драгоценности, которые были у беглецов, спрятать их в погребе у себя на хуторе. Через несколько месяцев этот человек, сговорившись (и, вероятно, поделившись) с несколькими приятелями, попытался убить их. Тойви спасся случайно. В него выстрелили, пуля по касательной задела ему челюсть, но он упал, притворившись мертвым. Бежав с хутора, Тойви скрывался в кирпичных развалинах на окраине Избицы. Блатту пришлось открыться кое-кому из знакомых, и они иногда приносили ему еду. Но он все равно рисковал. Подчас в этот район заходили вооруженные люди из леса. Иногда это были партизаны, иногда просто бандиты. Тойви боялся и тех и других. Среди партизан было много антисемитов. Одна их группа, даже при том, что в ней находился кое-кто из друзьей детства Тойви, отказалась принять его просто потому, что он еврей.

Тойви голодал… Потом он нашел свою бывшую учительницу и попросил ее о помощи. Женщина сказала, что боится, потому что недавно немцы поймали еврея и страшно пытали, стремясь узнать имена людей, которые ему помогали. Она дала своему ученику буханку хлеба, и Тойви ушел. Наконец на окраине города юноша увидел крестьянина, который знал его с детства. Крестьянин согласился, чтобы парень работал у него, если сможет прикинуться поляком.

Этот человек укрывал Блатта до освобождения Польши Красной армией. «Я должен был прыгать от радости, — записал Тойви свои ощущения после войны. — Но почему у меня такая грусть, такая невероятная печаль, почему такая опустошенность в душе? То, что было подавлено инстинктом самосохранения, желанием выжить, внезапно накрыло меня со всей силой. Моих родных и близких нет, моего мира нет. Я остался опустошенный и одинокий»43.

Оглядываясь назад, Тойви понял, что есть три основных компонента антисемитизма, и все они были на его родине во время войны: «Религиозные предрассудки, которые очень сильны в Польше. Экономические и социальные трудности — в стране имелись определенные проблемы — и, конечно, удобным представлялось свалить вину на еврея. И наконец, элементарная зависть, ведь большинство евреев умели заработать на хорошую жизнь»44. При этом Блатт признает, что, несмотря на широко распространенный антисемитизм, он смог выжить только благодаря доброте некоторых поляков-католиков.

История Тойви Блатта показывает, с какими трудностями приходилось сталкиваться польским евреям, даже если им удавалось вырваться из лап нацистов. Еврейские общины перестали существовать, а это означало, что у евреев не осталось надежного места для укрытия — ни одного еврея, на которого можно было положиться. Более того, немцы уже 15 октября 1941 года объявили, что казнен будет не только каждый еврей, которого обнаружат за пределами лагеря или гетто, но и любой поляк, оказавший ему в чем-либо помощь или содействие. Иными словами, если поляк даст еврею кусок хлеба и об этом станет известно, смерть ждет обоих. И в то же время евреи подчас становились жертвами шантажа со стороны поляков, им часто приходилось платить за укрытие значительные суммы. В итоге наиболее уязвимыми оказывались евреи, у которых больших денег не было. Еврейки, искавшие у кого-то убежище, подвергались огромному риску сексуального насилия. Соблазнов выдавать евреев у поляков было немало. В частности, в генерал-губернаторстве в районе Люблина любой поляк, выдавший еврея, мог надеяться получить в награду минимум треть имущества этого еврея45.

Израэль Цимлих в апреле 1943 года бежал из трудового лагеря близ Треблинки и, подобно Тойви Блатту, очень скоро понял, что выжить в оккупированной Польше ему будет нелегко. Он смог добраться до Варшавы, где его укрыли. И тем не менее Цимлих свидетельствует: «Евреи, даже оказавшиеся за пределами колючей проволоки гетто, во многих случаях, не сумев найти убежище, страдая от голода и понимая безнадежность своей ситуации, бывало, добровольно сдавались полиции»46.