Осень на краю - Елена Арсеньева

– Ну и тоща же ты! Вон как ребра торчат, ну чисто смертушка!Небось надеешься, что здесь откормят?

Марина вскинула голову. Хохочущая над ней бабенка была изтех, о которых говорят: поперек себя шире. Колобок, настоящий колобок! Лицокруглое, лоснящееся, словно масленый блин. И что-то было в этом лице, какие-тословно бы тени залегли у носа… а грудь…

– Милая моя, да ты не беременна ли? – сорвалось с языка.

Толстуха испуганно моргнула. Стоявшие рядом женщины – все,как и Марина, и толстуха, были одеты одинаково: в костюмы Евы, – вразобернулись к ним, насторожились: пропустить это слово мимо ушей никто не мог.

– С чего ты взяла? – пробормотала толстуха, краснея.

– Да я ведь фельдшерица, – сказала Марина. – И акушеркойбыть приходилось. Всякого повидала, вот и сейчас вижу – по признакам. Ну что,верно?

– Эх… – Толстуха досадливо хлопнула себя по тугим голымбокам, отчего по комнате звон пошел. – Напоследок, перед отъездом, сошлась содним… А я ведь из Сибири, аж из Ново-Николаевска. Пока ехала – чую, что-товроде со мной неладно… Но, думаю, Бог милостив!

– Следующая! – пискляво выкрикнула смуглая тоненькаябрюнетка, вышедшая из кабинета, где проводилось освидетельствование.

Следующая в очереди была толстуха. Она испуганно оглянулась,несколько раз торопливо перекрестилась, так сильно прижимая сложенные в щепотьпальцы к груди и животу, что на теле остались красные пятна, и ринулась вдверь, словно в омут – головой вперед.

– Ну, сейчас она узнает, милостив Бог или не очень, –добродушно усмехнулись рядом. – А за ней-то кто стоит?

За толстухой стояла в очереди Марина, но она не отозвалась –отошла в глубину коридора, села на деревянную скамейку, не чувствуя голым теломхолода и грубых реек, из которых та была сколочена. Коротенький, ничего вродебы не значащий разговор отнял у нее все силы. Черт же дернул ввязаться!

Ново-Николаевск – вот то слово, которое сбило ее с ног.Ново-Николаевск… В этом городе Марину сняли с воинского эшелона, в котором онауехала из Х. Вернее, сняли не Марину Аверьянову, а милосердную сестру ЕлизаветуВасильевну Ковалевскую, внезапно заболевшую тифом.

И откуда он взялся? Наверняка Марина подцепила тиф передсамым отъездом из Х. Он был одной из тех болезней, которой круглый год хворалонаселение города. Тиф развозили по дворам водовозы, которые заезжали прямо вреку на своих грязных колымагах с колесами, облепленными конским навозом иуличной грязью. Тиф приносили китайские торговцы с овощами и фруктами. Тифпритаскивали на себе бродяги, шаставшие по тропкам и бездорожью таежному:беглецы с каторги, старатели, спиртоносы, да и просто наивные искатели лучшейдоли. Кто-нибудь болел тифом в Х. постоянно – мудрено ли было заразитьсяфельдшерице?

Как отправили Марину в лазарет Ново-Николаевска, она незнала – не помнила. И рядом не было никого, кто мог бы об этом рассказатьпотом. В памяти остались только некоторые картины бреда. У Марины невероятно,мучительно болела голова, все время мерещилось, что она сидит в кресле узубного врача, но он, садистски улыбаясь, тянет ее щипцами не за зуб, а замозг…

За сыпняком последовал возвратный тиф, но его Маринапереносила уже не в лазарете, а в сыпно-тифозном бараке на окраине города – вто время в Ново-Николаевске вспыхнула настоящая эпидемия!

Тогда-то она и исхудала до невозможности, до безобразия –пуда два весу сбросила во время болезни! До того отощала, что сама стоять немогла. А когда ощупала руками свое собственное тело (без преувеличения сказать,с трудом отыскав себя на нарах!), зашлась истерическим смехом, который перешелв слабые, медленные, бессильные слезы. Теперь она куда больше походила наЕлизавету Ковалевскую, чем когда садилась, с ее документами, в воинский эшелонв городе Х.!

Вот только документов Ковалевской у Марины больше неимелось.

У нее вообще больше не было ничего. Ни своего, ни чужого.Документы исчезли невесть куда, когда ее, беспамятную, перевозили из лазарета вбараки. Одежду, в которой она уезжала из Х., сожгли сразу, как только привезлибольную, бесчувственную женщину в лазарет. На Марине была теперь только грубаярубаха – по счастью, с длинными рукавами. Вроде бы лежачей больной больше и ник чему, но когда-то же она начнет ходить… И во что тогда оденется? Не в одеяложе драное, прожженное беспрестанными дезинфекциями, завернется!

Она уже очухалась, начала выздоравливать, и к ней вернулсяне только аппетит, отсутствием которого она никогда не страдала, не тольковолосы начали отрастать на бритой голове, – но и беспокойство о будущемворотилось. Нужно было позаботиться о том, чтобы пробираться дальше, в Россию.Нужно было раздобыть не только документы, но и деньги. Не мирским же подаяниемжить! Никто ничего даром не даст, она в том не сомневалась. Впрочем, Марина ужепривыкла к тому, что все в ее новой жизни, начавшейся после высылки из Энска,дается ей великим трудом или с бою. Едва научившись стоять без постороннейпомощи (да-да, ноги ее от трехмесячного лежания в постели отвыкли не толькодвигаться, но и сгибаться-разгибаться, учиться ходить понадобилось заново), онапопросила главврача взять ее на работу – пусть даже не сестрой, а санитаркой,ей все равно.

– Да вы что, больная? – спросил замотанный, заморенныйглавврач Лукницкий. Марину теперь иначе не называли, только «больная»:документов у нее не было, а свое имя она никому не открывала – прежде всегопотому, что никто не спрашивал, ну и из осторожности, конечно. – Что я вам могупредложить? За сыпнотифозными ухаживать? Вы уже дважды тиф пережили, в третийраз он вас просто убьет. Убирайтесь отсюда подобру-поздорову.

– Мне убираться некуда, – ответила Марина. – Никого у менянет. Родные все померли, да я ведь не из Ново-Николаевска, приезжая, меня споезда сняли уже в тифу. Если вы меня выгоните, я все равно с голоду на улицеумру. А здесь от меня хоть какой-то прок будет. К тому же тиф по третьему разуне привязывается, я ведь медичка, знаю.

На самом деле она представления не имела, привязывается тифв третий раз к уже переболевшим или нет. Всякое небось случается. Однако темпрозрением, которое порой осеняет людей, побывавших на краю смерти, Маринапоняла, что к ней тиф больше не вернется. Видать, искупила она своимистраданиями грех человекоубийства. Заплатила по всем счетам.

(Конечно, Марине не дано было знать, что платить по счетамей придется еще долго, однако тифом она и впрямь больше не заболеет, тут ужпрозрение ее не обмануло, что да, то да.)