Критическая масса. Как одни явления порождают другие - Филип Болл

Все сказанное заставляет, конечно, с некоторым скептицизмом задуматься о столь важных для нас понятиях демократии и свободы выбора. В любом случае ясно, что даже самые демократические выборы не сводятся к простому подсчету миллионов, независимо от принятых решений по какому-то поводу. Взаимосвязанность голосующих означает, что всегда очень сложно предсказать, каким образом общественное мнение будет реагировать даже на незначительные конкретные факты, предложения или стимулы к действию. Например, почти бесспорно, что очень небольшие различия во внешнем виде и поведении кандидатов или оформлении предвыборных мероприятий могут привести к существенному изменению числа поданных за них голосов.

Я всегда подозревал, что упомянутое поражение лейбористов на всеобщих выборах 1992 года в Великобритании было, по крайней мере частично, обусловлено коллективным «стадным» поведением избирателей, напоминающим аналогичное поведение трейдеров на финансовых рынках (см. гл. 9). Обсуждали ли люди между собой, что они не могут доверять лидеру лейбористов Нейлу Кинноку, или просто так чувствовало большинство нации, как бы то ни было, огромная разница между прогнозами и результатами выборов не может быть объяснена совокупностью независимых случайных решений[118].

Некоторые политологи для анализа и предсказания результатов голосования уже стали заимствовать идеи и методы физики, напоминающие описанную в предыдущей главе ландшафтную модель Аксельрода с разделением электората по нескольким партиям. Это позволяет получить для различных ситуаций топографические ландшафты, форма которых, как и раньше, определяется предпочтениями голосующих при оценке по нескольким параметрам. Такие методы имеют практическую ценность для политических партий, позволяя им соответствующим образом менять или варьировать политическую и экономическую «платформу» на основе количественных оценок в конкретных обстоятельствах. Понятно, что партийные лидеры могут менять свои лозунги в погоне за голосами избирателей, хотя одновременно они должны как-то демонстрировать принципиальность и придерживаться традиционных позиций своих партий.

Подобная так называемая пространственная модель была впервые разработана в 1950-х годах политологами Энтони Даунсом и Дунканом Блэком, которые адаптировали для своих целей аналогичную модель, созданную для описания процессов принятия решений в бизнесе. Главной идеей этой модели, долженствующей придать ей количественный, «научный» характер, было то, что каждый избиратель занимает определенную позицию по любому вопросу. Другими словами, если мы изобразим спектр возможных мнений в виде прямой линии, соединяющей крайние точки зрения, то каждый избиратель может быть помещен где-то на этой линии.

Кстати, распределение мнений или пристрастий вдоль некоторой оси координат является очень распространенным и наглядным. Например, практически любая оценка соотношения политических сил содержит общеизвестные термины «левые», «правые», «центристы» и т.д. Эта терминология возникла еще во времена Великой французской революции, когда в Национальной ассамблее (позднее переименованной в Конвент) депутаты рассаживались по группам в соответствии со своими убеждениями. Депутаты с самого начала разделились на две большие политические группировки, так что слева от входа в зал располагались якобинцы, сторонники Робеспьера (эта партия отличалась крайним радикализмом в политике и социальных реформах), а справа — столь же многочисленные жирондисты (сторонники сохранения существующего положения). Эта случайность расположения депутатов в Конвенте сохранилась в политическом жаргоне до наших дней, вследствие чего в политике левые силы обычно ассоциируются со стремлением к изменениям, а правые — с консерватизмом.

На самом деле, разумеется, современные политические партии редко могут быть разделены по столь простому, одномерному признаку. В современной предвыборной политике приходится учитывать множество различных, зачастую противоречивых или даже несовместимых требований, в результате чего пространственная модель превращает одномерную лево-правую картину в многомерную, где имеются оси мнений по каждому вопросу. Каждый избиратель может быть помещен где-то на каждой из этих осей. Другими словами, политическое «пространство» имеет столько измерений, сколько имеется принципиальных вопросов, и каждый избиратель может быть отображен точкой в этом многомерном пространстве в соответствии со своим мнением по каждому из этих вопросов.

Конечно, такая оценка определения политических пристрастий очень упрощенна, хотя бы потому, что большинство избирателей первоначально не имеют (или не могут точно сформулировать) своей точки зрения по каждому из пунктов избирательной программы. Однако даже простой подход позволяет выявить некоторые важные особенности избирательной кампании. Например, можно предположить, что отдельные партии имеют собственные представления о политическом ландшафте, а затем пытаются видоизменить свои программы, с тем чтобы привлечь максимальное число избирателей. Сказанное вовсе не означает, что все политики — циники, способные в погоне за голосами принять любую точку зрения, а лишь дает им возможность маневрирования. Обычно давно существующие партии, например, те же консерваторы и лейбористы, имеют сложившийся электорат и некие установившиеся «границы» на политическом поле, которые многие политики предпочитают не пересекать. Однако часто политикам приходится обращаться к общественности или к тем, кого либеральные политики Запада именуют в последние годы фокус-группами. Во многих европейских странах всем партиям ныне приходится вырабатывать или корректировать собственную политику по вопросам, наиболее волнующим общественное мнение, таким как иммиграция и преступность, т. е. по вопросам, бывшим ранее прерогативой правых партий.

Пространственная модель голосования остается важным инструментом изучения политических процессов еще и потому, что она позволяет наглядно описывать эффективность (или неэффективность) отдельных механизмов демократической системы. Например, в рамках этой модели легко рассматривать процессы поляризации или слияния политических сил, сравнивать возможности двухпартийной и многопартийной систем, а также прослеживать результаты последовательных политических действий по отдельным вопросам.

Одним из наиболее неожиданных результатов в исследовании процессов голосования является то, что демократические выборы вовсе не обеспечивают победу «наилучшего» кандидата. На первый взгляд кажется очевидным, что идеальная система голосования должна приводить к победе именно ту партию, чья политическая платформа наиболее близка к желаниям большинства населения. На самом деле определить истинное мнение большинства в «пространстве мнений» зачастую невозможно, что, кстати, первым отметил еще Аристотель. Даже в простейшем случае, например, при оценке общественного мнения по одной оси, т. е. лишь по одной проблеме, распределение голосов может иметь не один, а несколько пиков. Аристотель рассмотрел ситуацию, при которой в обществе существуют две доминирующие группы с принципиально разными предпочтениями: богатые и бедные. Идеально ли правление, которое удовлетворяет требованиям группы, которая в данный момент кричит громче? Или лучше избрать правительство, которое держит «среднюю линию» между двумя крайностями и не отдает предпочтения ни одной из групп? Аристотель пришел к выводу, что такое общество не может быть устойчивым. Для настоящей стабильности, говорит он, необходимо иметь большой «средний класс» с центристскими взглядами.