Королева ангелов - Грег Бир

Она протиснулась мимо него.

– Итак, полагаю, тебе значительно лучше. Я не нужна. Я могу уйти, а ты живи своей жизнью. – Она обернулась и подалась вперед, лицо – маска презрения. – Сколько раз я просила тебя заняться со мной любовью? Четыре, пять? А ты отказался. Полагаю, теперь, когда чувствуешь себя лучше, ты готов к какому-нибудь безобидному пистону, хм?

Ричард выпрямился, отрезвленный ее реакцией, но все еще испытывая сильную внутреннюю радость.

– Да, мне значительно лучше.

– Что ж, это замечательно, потому что я чувствую себя… – Она потрясла воздетым кулаком, не находя слов, развернулась на пятке, опять ушла в ванную и захлопнула дверь.

Ричард тоже очистил мандарин и, стоя у кухонного окна, осматривал каждый кусочек, смаковал сладость и терпкость. Он не позволит Надин испортить обретенное им.

Из ванной она вышла уже одетой, но все на ней, казалось, сидело не так, как надо. Макияж, нанесенный густо и неумело, коркой облеплял ее лицо; она попыталась подчеркнуть, что ее глаза опухли от плача, но преуспела лишь в том, что стала походить на горгулью.

– Я рада, что тебе лучше, – сказала она медовым голосом, не глядя ему в глаза. Коснулась его плеча, потеребила воротник. – Теперь я могу идти, да?

– Если хочешь, – сказал Ричард.

– Хорошо. Я рада, что получаю свободу – по твоей милости. – Она подхватила сумку, быстро вышла за дверь и решительно захлопнула ее. Он прислушался к ее шагам по коридору, затем по лестнице.

Где он. Покончил с собой? Улететь в Эспаньолу и совершить самоубийство. Не чувствую след.

Ричард вздрогнул.

Пора насладиться одиночеством.

Тюрьма «Тысяча цветов», как бетонная коровья лепешка, расползлась по склону невысокого холма в коричнево-сером безводном каньоне вдали от побережья. Слегка закругленные белые плоские и широкие уступы каньона были пустыми, но время от времени взгляд выхватывал вентиляционные отдушины, узкие окна или ворота. Сухая асфальтовая дорога вела к тюрьме и огибала ее.

В холмах были разбросаны бетонные блокгаузы и башни, с которых открывался вид на каждую скалу, куст и овраг по всей долине. Подрытые стены каньона образовывали вертикальные барьеры. Завершающими штрихами мрачного пейзажа были проложенная по краю обрыва, по гребню стен и внизу армированная колючая лента, стальные шипы и еще блокгаузы и башни.

С пугающей гордостью Сулавье указал ей по очереди на все эти достопримечательности с той высокой точки, где единственная дорога входила в каньон.

– Самая надежная тюрьма Северной Америки, надежнее всех тюрем на острове Эспаньола, – сказал он. – Мы не держим здесь наших заключенных. Только иностранных, по контракту.

– Это ужасно, – сказала Мэри.

Сулавье пожал плечами.

– Того, кто верит в искупление, это может ужаснуть. Полковник сэр не верит в искупление в этой жизни. И знает, что для сохранения здорового общества надо успокоить тех, кто разделяет эти взгляды… Иначе ими овладевает беспокойство и они берут правосудие в свои руки. А это анархия.

Он вытянул руку: пора вернуться в машину. Она послушалась, и после короткого разговора с охранниками ворот на въезде в каньон Сулавье присоединился к ней. Машина медленно двинулась под уклон.

Потребовалось три минуты разговоров и подтверждений, чтобы их машина проехала через главные ворота тюрьмы. Остановились они в хорошо освещенном гараже. Охранники, мужчины и женщины, окружили автомобиль, проявляя скорее любопытство, чем бдительность. Когда, кивая и улыбаясь, появился Сулавье, они разошлись и больше не интересовались приехавшими. Даже появление Мэри не привлекло особого внимания.

Охранники передавали их с поста на пост коридор за коридором, одна основательная дверь без обозначений за другой, пока они не оказались в западном крыле тюрьмы. Мэри заметила, что здесь нигде нет окон. В прохладном воздухе чувствовался слабый, но неисчезающий затхлый душок, как от неиспользуемого старья в кладовке.

– Сегодня Голдсмит в этом крыле. Оно называется «Чемодан», – сказал Сулавье. – Здесь исполняют наказания.

Мэри кивнула, еще не уверенная, готова ли смотреть на то, что придется увидеть.

– Почему оно называется «Чемодан»?

– Все секции тюрьмы названы по тому, чем пользуются люди, находясь снаружи. Есть секция «Шляпа», секции «Башмак», «Трость», «Сигарета», «Жвачка» и «Чемодан».

Главный коридор Чемодана освещали мощные желтые светильники, расположенные через каждые восемь метров. Охранники казались зеленоватыми, глаза и зубы отблескивали желтым. В тесном кабинете в конце главного коридора Сулавье предъявил начальнику охраны бумагу. Начальник, стройный, почти эльфоподобный, с чуть оттопыренными ушами и раскосыми глазами, был в сером мундире с красным поясом и в черных тапках, которые не производили никакого шума, пока он пересекал кабинет. Он с серьезным видом изучил документ, взглянул на Мэри, передал бумагу подчиненному и достал электронный ключ старого образца из коробки, висевшей на стене над столом, где царил полный порядок.

В святая святых Чемодана царила тишина. Все заключенные молчали. По узким коридорам между камерами перемещались малочисленные охранники. Впрочем, лишь немногие камеры были заняты; почти все двери были открыты, предъявляя лишь темную пустоту, когда они проходили мимо. Секция «Чемодан» имела особое назначение.

В конце короткого коридора перед закрытой дверью стоял, скрестив руки на груди, коренастый охранник. Начальник с отеческой улыбкой махнул ему – отойди-ка, – отпер дверь и отступил.

Первым вошел Сулавье. Начальник охраны снаружи включил свет.

Мэри увидела пристегнутого ремнями к кушетке черного человека. Ее взгляд тут же метнулся к цилиндру «адского венца», закрепленного на бетонном постаменте рядом с койкой. Кабели от цилиндра шли к обручу, охватывающему голову мужчины. Лицо мужчины было напряженным, но в остальном он казался спящим.

Глаза Мэри округлились. Она внимательно вгляделась в его лицо, ей казалось – долгие минуты.

– Это не Эмануэль Голдсмит, – заключила она; ноги у нее дрожали. С гримасой негодования и ярости она повернулась к Сулавье: – Черт бы вас всех побрал, это не Эмануэль Голдсмит.

Сулавье растерялся. Он перевел взгляд с мужчины на кушетке на Мэри, внезапно повернулся к начальнику охраны и быстро заговорил на креольском. Начальник заглянул в камеру и стал энергично возражать высоким голосом. Сулавье продолжил препирательство, они зашагали по коридору и свернули за угол. Охранник у входа в камеру следил, как они уходили, затем тоже заглянул внутрь. Он смущенно улыбнулся Мэри и закрыл дверь.

К счастью, свет не погас. Мэри стояла возле кушетки, глядя на заключенного под «венцом», не в силах представить, что он ощущает. Его лицо не выражало боли. Он воистину пребывал в личном аду. Долго ли он находится под «венцом»? Минуты? Часы?