Русская Америка. Слава и боль русской истории - Сергей Кремлев

Наполеон тогда ответил, что не протестовал бы, если бы Александр подобным образом поступил с убийцами своего отца, павшего жертвой происков Англии. Царя ответ императора французов обидел смертельно, хотя этот ответ был абсолютно Александром заслужен.

Тогда — в 1804 году — Александр был молод, но затем наступила зрелость… Всё чаще приходил тот пушкинский «жизни холод», который с годами способен вытерпеть без душевных потерь далеко не каждый.

А скорее всего — вообще никто.

Мысли об отце не могли не томить всё жёстче и всё чаще… И уже одно это почти автоматически с какого-то момента обеспечивало сыну, согласившемуся на убийство придворными ренегатами своего отца, сильнейший душевный надлом. Тем более что со временем он не мог не понимать, что отец был не таким уж и самодуром. Недаром Александр не только не оттолкнул от себя отцовского фаворита Аракчеева, но до конца опирался на него.

Было у царя немало и других поводов для накапливающейся усталости и нарастающего опустошения. А с ними усиливались непоследовательность и половинчатость решений. Так, в 1809 году он увлёкся проектом Сперанского о постепенном переходе к конституционной монархии, а в марте 1812 года Сперанского отставил и сослал… А потом — опять возвысил.

Дело тут не в самом Михаиле Михайловиче Сперанском — фигуре лично для меня по сей день тёмной. Дело в том, что в отношении к Сперанскому непоследовательность Александра, сопровождавшая его всю его жизнь, проявилась, может быть, лучше, чем в чёмлибо еще…

А Наполеон?

Этот почти безродный, но «баловень» — как могло показаться взгляду поверхностному — судьбы не мог не раздражать Александра уже самим фактом своих успехов. Он заслонял фигуру русского императора, претендовавшего на собственную незаурядность европейского и мирового масштаба. И царь — без особого к тому повода, начал в 1806 году войну с Наполеоном, был им бит, потом заключил с ним в Тильзите в 1807 году наступательный и оборонительный союз, присоединился к континентальной блокаде Англии.

Англия была враждебна России… Наполеон был враждебен петербургской и московской аристократии — и как аристократии, и как русским «лендлордам», то есть крупным помещикам-землевладельцам. И Александр опять колебался…

СЧИТАЕТСЯ общим местом, что континентальная блокада якобы подрывала экономику России. И цифры в исторических монографиях это вроде бы подтверждают. И вроде бы тот же Сперанский именно губительностью блокады для русской торговли объяснял царю неизбежность войны с Францией (хотя по другим сведениям, он, напротив, был сторонником русско-французского союза). Но вот наш, затюканный во время оно академиком Е.В. Тарле, историк Михаил Николаевич Покровский сообщает, что расцвет русского бумагопрядильного производства был создан, оказывается, именно Тильзитским миром, через год после подписания которого появилась первая русская бумагопрядильня («бумажными» тогда называли ткани, которые позднее стали называть «хлопчатобумажными»).

А в 1812 году — году «предсказанной» Сперанским войны с Наполеоном их, русских прядильных фабрик, в одной Москве было одиннадцать. А с исчезновением английских купцов русские купцы сделались «царями петербургской биржи».

У того же Покровского попадается «Патриотическое рассуждение московского коммерсанта о внешней российской торговле», относящееся к началу 20-х годов XIX столетия… И вот что писал «московский коммерсант», сожалея о временах континентальной блокады:

«Не только многие богатые коммерсанты и дворяне, но из разного состояния люди приступили к устройству фабрик и заводов разного рода, не щадя капиталов и даже входя в долги… Всё оживилось внутри государства и везде водворилась особенная деятельность.

Звонкая монета явилась повсюду в обороте, земледельцы даже нуждались в ассигнациях; в московских же рядах видны были груды золота; фабрики суконные до того возвысились, что китайцы не отказывались брать русское сукно, и кяхтинские торговцы могли обходиться без выписки иностранных сукон. Ситцы и нанка стали не уступать отделкою уже английским; сахар, фарфор, бронза, бумага, сургуч доведены едва ли не до совершенства. Шляпы давно уже стали требовать даже за границу. При таком усовершенствовании русских фабрик в Англии едва ли не доходили до возмущения от того, что рабочему народу нечего делать».

Читаешь, и глазам своим не веришь! Ну, знал, ну, понимал, что континентальная блокада дала мощный толчок промышленному развитию Франции и европейского континента, но узнать, что такой же эффект она имела и в России!

Эх, господа историки!

Неоднозначной, неоднозначной была российская ситуация первой четверти XIX века, но ещё более неоднозначной была натура того, от кого в этой ситуации зависело очень многое, если — не почти всё…

ВОТ ЕЩЁ кое-что к вопросу о положении России до 1812 года… А также — к вопросу о необходимости внешних долгов, о якобы трудностях в экономике и в финансах Российской империи, на расписывание каковых трудностей историки тоже горазды…

В апреле 1810 года придворные банкиры братья Пётр и Андрей Ивановичи Северины составили записку «Некоторые соображения о необходимости запрещения ряда ввозимых в Россию товаров как средства улучшения её торгового баланса, а следовательно, и состояния её финансов».

Что интересно… Эта записка была в 1967 году опубликована в многотомном издании «Внешняя политика России XIX и начала XX века», но — без каких-либо указаний на то, куда записка была подана и кто её «спустил» «на тормозах». А вопрос это — первостепенно важный.

К кому адресовались Северины — не знаю и я… Могу лишь сообщить, что братья Северины входили в контору придворных банкиров в последний период её существования, что старший брат Пётр скончался в 1828 году почти шестидесяти лет от роду, а брат Андрей был в 1820-е годы одним из директоров РАК. Однако можно предполагать, что записка Севериных адресовалась министру коммерции Румянцеву и адмиралу Мордвинову (оба эти имени читателю известны, а о графе Мордвинове ещё будет сказано впоследствии особо), но — для последующей передачи Александру, потому что написана была записка на стандартном деловом языке российского двора, то есть на французском.

Северины давали сложную картину российских финансов и писали: «В нынешних условиях больше нельзя ограничиваться полумерами… следует принять решительные меры, с тем чтобы эффект оказался столь же быстр, сколь неоспоримо предлагаемое лекарство…»

Рекомендация была действительно очевидна: сокращение импорта и поощрение экспорта. А соображения двух русских (без подмены) финансистов были так просты, верны и по сей день актуальны, что их приведу дословно:

«Несмотря на то что Россия находит в продуктах своей земли, в счастливых способностях своих жителей всё необходимое для жизни, располагает в более чем достаточном количестве сырьём и необходимыми навыками для развития и совершенствования промышленности и может под покровительством мудрой администрации (жирный курсив везде мой. — С.К.) превратиться в полностью независимое от других наций государство, тем не менее сейчас она ещё не в силах полностью обойтись без них. Существует целый ряд товаров, хотя и не первой необходимости, импорт которых полезен и необходим по многим причинам. Поэтому нельзя запретить импорт всех товаров иностранного происхождения, следует их классифицировать и выделить те товары, отсутствие которых меньше всего отразится на процветании государства и благополучии его жителей. Импортируемые в Россию товары можно разделить на две категории: 1) предметы, необходимые для потребления, сельского хозяйства, промышленности, искусства и науки; 2) предметы роскоши и комфорта».