Великие любовницы - Эльвира Ватала

Философия вседозволенности насилия над женщиной у де Сада в какой-то степени воплотилась в его романах «Алина» и «Валькур». О женщине он так писал: «Публичная женщина — это презренная рабыня любви. Ее тело, созданное для наслаждения, принадлежит тому, кто за него заплатит. А раз ей заплачено, все дозволено и законно»[135].

И долго, конечно, он творил бы свои беззакония, окупая поступки деньгами, пока раз ему это не удалось, и он вынужден был шагать в тюрьму. Однажды тридцатишестилетняя Роза Келлер, когда-то жена пирожника Валентиса, бедная вдова после его смерти и, наконец, уличная проститутка, была приглашена де Садом в его «маленький домик». И там он проделал с ней все точно то же, что мы вам выше описали, но только финал был другим. Розе Келлер удалось освободиться от связывающих ее пут, и она, голая, окровавленная, побежала прямо в полицейский участок. Де Сад был арестован. И кто же, вы думаете, его из тюрьмы освободил? Сам король Людовик XV, де Сад у него офицером-знаменосцем служил, а его жена и теща очень за него просили, — такова и впрямь была аргументация короля. Розе Келлер заплатили сто луидоров и быстренько выдали замуж. Снисходительность жены на безумный разврат мужа просто не находит себе аналогов ни в истории, ни в литературе. Всегда во всем оправдывать супруга, истово бороться за его освобождение, любить его неизменно постоянно, да еще внушить детям огромное уважение к отцу — ну кто на это способен? На это была способна только Рене Пелажи, как будто бы любовные напитки не принимавшая, но поступающая с тем же любовным фанатизмом. В сущности, ни как человек, ни как мужчина де Сад ничего жене не мог дать. Его чувства давным-давно, а даже всегда, принадлежат и принадлежали некоей Луизе, которая приходится родной сестрой его жены. А к ней у де Сада ну прямо неземная страсть развивается, как будто бы и он попробовал любовные напитки. «Луиза» — стало любимым именем его героинь, которые представлены в его литературном творчестве как идеальный женский образ, полный добродетели. Ведь этот ни с чем не сравнимый развратник, примешавший к своей эротике жестокость и давший название этому явлению как садизм, мог в своих творениях создавать образы добрых и добропорядочных женщин. К живой Луизе он чувствовал такую страсть, что уже не в силах был ее побороть. Он бросается к ее ногам и умоляет ее оставить все: отечество, семью и женский стыд, только бежать с ним, бежать, чтобы наслаждаться любовью. И уговорил все-таки, такова была необъяснимая сила какого-то магнетизма, исходящего от этого человека. Они бежали в Италию. Не знаем только, практиковал ли де Сад и на ее теле свой чудотворный бальзам, думаем, что нет, там в романтическую любовь перчик садизма не примешивался, но вот что жизнь он этой женщине испортил — это точно. Ведь она будет вынуждена, заклейменная позором, возвратиться во Францию и поступить в монастырь. Навсегда уйти и от светской жизни, и от неземной любви совершенно не предсказуемого человека. А его арестовывают, и уже надолго. И начиная с 1772 года де Сад больше будет в тюрьмах и темницах время проводить, чем на свободе. Целых двенадцать лет будет он сидеть в итальянской тюрьме, потом, убежав во Францию, будет попеременно то выходить из тюрьмы, то его снова будут заточать в Бастилию. Понемногу будет сходить с ума, вперемежку с литературным творчеством и открыванием новых совершенных лекарств, пока, наконец, одинокий, не умрет в 1815 году в сумасшедшем доме.

Насколько мы знаем, все шарлатаны, авантюристы, как их называли, занимались творческими открытиями, и бальзам де Сада — это только малая лепта, так, щепотка приправ в колдовской кухне этих «ученых». То Калиостро изготавливает какие-то чудодейственные снадобья по омолаживанию, выставляя свою восточную красавицу, пятидесятилетнюю жену, восемнадцатилетней девушкой, которая якобы каждый день выпивала стакан целебной воды «Калиостро» и, подобно тому живительному источнику из сказки, не только не старела, но даже молодела с каждым годом. Аристократы, конечно, полезли в шатер к Калиостро (его жена всех пациентов в восточном шатре принимала), получали пузырьки с целебным раствором и набивали карман жулика. Пока наша государыня Екатерина Великая не прекратила это: она дала иностранным «гастролерам» 20 000 рублей отпускного и приказала убираться вон из России и дурачить другую страну. Такой другой страной стала Германия, где Калиостро «выращивал» маленькие бриллианты, их величину маленького горошка преображая в дородный боб. Но пока эффект этого взращивания давал результаты, Калиостро успел набить свой карман этими самыми бриллиантами-горошинами, отданными ему как сырье доверчивыми немками, да и был таков.

Франсуаза Ментенон.

Трудился на поприще науки и еще один жулик-авантюрист и литератор Казанова. Он, одиннадцать раз зараженный венерической болезнью, решил не только свою участь облегчить, но и участь всех слишком падких на секс дам, введя нововведение: кондомы. Но гораздо раньше это сделал английский врач Кондом, от имени которого и произошло это название. Он делал свои кондомы из кишок овцы, и мясник ну прямо не мог ему вдоволь это сырье поставлять, таким огромным успехом они начали у дам пользоваться. Да, наши жулики-авантюристы с садистическими и неумеренно сатириазистическими наклонностями здорово науке послужили и свою лепту в мировую историю открытий внесли. И если у нас когда случится свободное время, мы обязательно над этим вопросом задумаемся, ибо пора, кажется, не только их преступления раскрывать, но их гениальный ум немного обнажить. Маркиз де Сад оставил после себя довольно большое количество литературного творчества (в тюремной камере написанное), на воле некогда, на воле надо было успеть еще какой «маленький домик» в аренду взять и научные опыты над проститутками производить. И его роман «Жюстина» заслуживает внимания не только читателей, но и иного режиссера, не очень щепетильного в делах нравственности. Ну например, так же нещепетильного, как всемирно известного поляка Полянского, у которого жену красавицу Шаррон религиозная секта массонов зверски убила, а он сам в отместку изнасиловал двенадцатилетнюю американскую девочку, и теперь этому великому человеку въезд в Голливуд заказан: его в Америке тюремное заключение ждет. Это ему не мешает разъезжать по всему миру (кроме Америки, конечно), создавать гениальные фильмы и «плевать на моральность», везде принимать награды, и почет, и уважение. Так что все относительно. И если какой режиссер захочет увековечить на экране творения де Сада, пусть не смущается неморальной личностью их автора. Нам история и жизнь дает примеры, когда порок и чистота так смешались друг с другом, что этот комок двух дерущихся собак невозможно разделить.

Нас вообще удивляет, дорогой читатель, что почти у всех гениальных личностей так много скрытых или явных, но пороков. За свои врожденные пороки де Сад сидит теперь в тюремной камере в Италии. Обстановка здорово напоминает его «маленький домик» в Париже. Та же железная кровать, тот же засаленный стол с погнувшейся жестяной кружкой, и два колченогих стула около него. Но вместо плетки у него теперь в руках бумага, а вместо ножичка гусиное перо. И здесь де Сад создает свои шедевры, а в перерывах между оными отвечает на полные ласки и нежности письма жены. Она там у себя в усадьбе по ночам спать не может, днем бегает по канцеляриям и королевским прихожим, все стараясь мужа из заключения вырвать. Только ответы его жене лишены не только нежности, но даже элементарного уважения. Это письма рубашного, грубого человека. Она пишет: «Всевозможные мысли лезут мне в голову». Он отвечает: «Мне тоже, но только в другое место». Не интересно ему на слезливые эпистолы жены отвечать той же монетой. Вот письма ее подружки, девицы де Руссе, — совсем другие «пироги». Эти письма удовлетворяют интеллектуальную душу де Сада. Они глубокие, как на старую образованную деву пристало, полные философских мыслей, написаны хорошим слогом, в них много подтекста, словом, де Сад охотно ей отвечает, переписка набирает размах, и вот уже скоро старая дева заочно безумно влюбляется в де Сада. С огромным трудом, преодолевая все препоны тюремного начальства, шлет ему дорогие подарки и изысканные съестные припасы в тюрьму, а он в ответ хватает из стакана пощербленную зубную щетку, может, даже с остатками зубного порошка, и посылает в подарок далекой возлюбленной. Она отвечает: «Я в восторге. О, эта щетка для меня дороже стоит, чем пятьдесят луидоров».