Бунт на «Баунти» - Джон Бойн

«Никакого кровопролития больше, – приказал он мне, как будто я все это злоключение и устроил. – Я намерен высадиться на берег, взять короля в заложники, доставить его на „Решимость“ и держать там, пока нам не вернут наши лодки и иное имущество».

«Но, капитан, – сказал я, испуганный его замыслом, – разумно ли это? Ведь у нас всего лишь…»

«Вы можете присоединиться ко мне, мистер Блай, – произнес он сквозь сжатые зубы. – А можете вернуться на „Решимость“. Ваш выбор?»

Можно, думаю, и не говорить, что я перепрыгнул в шлюпку, и мы быстро пошли к берегу, а там капитан повел нас к дому высшего островного жреца, с которым успел к тому времени завязать добрые отношения, и уведомил его, что зла мы никому из его народа не желаем, но не желаем и мириться с воровством – и не смиримся, пока кровь струится по нашим жилам. А затем сказал, что собирается взять с собой короля на «Решимость», но пояснил, что тот будет нашим гостем, не пленником, жрецу же надлежит постараться, чтобы эта неприятная история закончилась быстро и ко всеобщему удовлетворению.

Не дожидаясь ответа, капитан направился в деревню, а между тем на берег высадились наши люди, вооруженные мушкетами. Я услышал рев корабельных пушек и предположил, что еще какие-то каноэ попытались приблизиться к «Решимости» и кто-то из офицеров постарался их отогнать. Поступок его я счел весьма разумным и сказал об этом, капитан же гневно повернулся ко мне и воскликнул: «Тысяча чертей, вот этак пустячное происшествие и обращается в катастрофу! Каждый выстрел уничтожает нашу репутацию и ухудшает отношения со здешним народом. Как вы этого не понимаете?» Я ответил, что он, разумеется, прав, однако следует показать дикарям, кто их хозяева, и, полагаю, он согласился со мной, поскольку ничего не сказал, а просто пошел дальше. Позже я узнал, что каноэ, не пострадавшие от пушечного огня, направились к Килейккуа, туземцы в них, несомненно, горели желанием отомстить за павших товарищей.

Мы приблизились к дому короля Террибу, остановились возле него. Когда король вышел, сопровождаемый двумя сыновьями, капитан Кук пригласил его на обед в свою каюту на «Решимости», и король ответил радостным согласием. Человеком он был престарелым, Тернстайл, поэтому к берегу его повели, поддерживая под руки, сыновья, и никто из них не догадывался о задуманном нами. Они полагали, что речь идет о простом акте гостеприимства, на которое мы были столь щедры в прошлом.

Когда все вышли на берег, каноэ уже вернулись и было ясно, что вот-вот разразятся события драматические. Сыновьям короля вмиг доложили, что и моя шлюпка, и «Решимость» обстреляли дикарей, некоторых убив, немедля поднялся крик, началась толкотня, в которой грузный король упал и сильно ударился.

После этого события стали неуправляемыми. Туземцы окружили нас, швыряясь камнями, сбили с ног нескольких наших людей, нам оставалось лишь сорвать с плеч мушкеты и стрелять, другого выхода не было. Капитан крикнул мне что-то, но я его не расслышал и убил нескольких приближавшихся ко мне дикарей. Обрадованный этим, я обернулся, чтобы посмотреть на капитана Кука, – тот бежал ко мне, несомненно затем, чтобы похвалить за меткость, но какой-то дикарь нагнал великого человека и ударил большим булыжником по голове. Он рухнул на песок, перевернулся на спину, чтобы защищаться, однако сделать ничего не успел – другой дикарь уже набросился на него, трусливая свинья, с кинжалом, пронзил шею капитана, подтащил его к воде и начал топить несчастного. Я хотел кинуться ему на помощь, но к нам уже неслась толпа в двадцать, самое малое, дикарей. Их было впятеро больше, чем нас, они не оставили нам выбора, мы могли лишь развернуться и бежать. Нам повезло, мы сумели добраться до баркаса, получив лишь несколько ушибов от камней, которыми осыпали наши головы. Когда же мы отходили от берега, я увидел, что капитану, человеку отважному, удалось встать на ноги, что он пытается вскарабкаться на скалу, но тут целая шайка дикарей набросилась на него и забила камнями до смерти.

Мистер Блай помолчал, а затем подрагивающим голосом произнес:

– То было убийство, злодейское преступление. Но такова наша жизнь, подобный конец может ждать каждого, кто избирает военную службу. Вопрос лишь в том, насколько храбро мы его встретим. И разумеется, мы отомстили тем дикарям, отомстили кроваво. Они прожили совсем недолго и успели пожалеть о содеянном.

Я сидел, привалившись к борту и размышляя. История оказалась не совсем такой, какую я ожидал услышать, однако капитан поведал ее, выполнив мою просьбу, и теперь мы мало что могли сказать друг другу. Я волей-неволей думал о его роли в этой драме, да, верно, и он, пересказывая те ужасы, питал некоторые сожаления, о которых, впрочем, не упомянул. Помолчав, он встал, сменил одного из гребцов и велел своему напарнику грести быстрее, еще быстрее, чтобы мы смогли поскорее добраться до цели.

В ту ночь, следует сказать, мы прямо-таки летели по волнам.

Дэвид нельсон и лоуренс ле-боуг отчасти оправились. Во всяком случае, стало ясно, что скорый переход в мир иной им не грозит. Оба смогли сесть и проглотить немного хлеба и воды – больше, чем им полагалось, так приказал капитан, – и съеденное, и выпитое определенно пошло им на пользу.

Под конец дня сделалось худо и самому мистеру Блаю, его донимал желудок, удручавший капитана настолько, что он и разговаривать ни с кем не хотел. В первый за все наше плавание раз он свернулся калачиком, точно младенец, и обхватил себя руками, стараясь согреться, – да разве в измоченной дождем одежде согреешься?

Ближе к вечеру мы увидели бакланов и олуш, они принесли нам надежду на близость Тимора, однако горизонт был чист, так что выбор у нас имелся только один – плыть дальше.

К утру капитану стало получше, но вид у него был жалкий, как и у остальных. Щеки у всех запали, конечности у многих словно бы укоротились либо неимоверно распухли из-за того, что нам все время приходилось тесниться, а бо́льшую часть дня мы спали. Помню, я подумал тогда, что жизнь моя состоит только из гребли и сна. Разговоры прекратились, споры утихли, надежда еле-еле теплилась в нас.

Когда кто-то попросил капитана Блая оценить расстояние, которое нам осталось пройти, он заверил, что плыть уже недолго, сказал, что каждый должен быть начеку, высматривать землю – мы ведь могли и отклониться от верного курса, – однако многим из нас выполнить его указание было сложно по причине ослабшего зрения. Правда, мой левый глаз видел уже получше, но какая-то муть в нем сохранилась, и, хотя зеркала у меня не было, я сильно сомневался, что похож на того миловидного мальчишку, который покинул когда-то Портсмут или хотя бы Отэити.

В этот день я снова упал духом. Мы провели в море сорок пять дней, и пусть я все еще был жив, но существование вел до крайности жалкое. Я жаждал свободы, земли, по которой мог бы пробежаться, вкусной еды. И горестно сожалел о том, что предпочел верность капитану легкой, полной телесных удовольствий жизни на острове. Во мне закипал гнев, и, глядя на мистера Блая, я не мог понять, что же он за человек, почему я последовал за ним, зная, что иду на верную смерть.