Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Б. Улам

Троцкий не забыл и о роли других социалистических партий. Они были преступниками, притуплявшими бдительность «сознательных пролетариев» и убеждавшими их передать власть буржуазному Временному правительству. Это слова Троцкого, который в момент восстания находился за тысячи километров от Петрограда в Нью-Йорке, но его суждение превратилось в официальную коммунистическую версию февральских событий.

Так с помощью мифа и пропаганды высказывают сожаления и оправдывают упущенные возможности, радуются фантастическому успеху партии, которая в феврале насчитывала, вероятно, порядка десяти тысяч членов по всей России. Не было никого, кто бы больше знал о Февральской революции, чем политический эмигрант, живущий в Швейцарии, которому через восемь месяцев суждено было стать преемником Романовых. Революция, писал Ленин в «Письмах издалека», была делом английской и французской миссий, которые объединились с либеральными и умеренными партиями и генералами, чтобы свергнуть царя и тем самым избежать сепаратного мира с Германией.[237]

Ленин был далек от того, чтобы поверить в «сознательных рабочих, большая часть которых была обучена партией Ленина». В этом прежний Ленин, каким он был в 1905 году, сомневающийся, что настал долгожданный момент, не верящий, что рабочие «сами» способны добиться того, что требует подготовки и руководства со стороны политической элиты – «настоящих» революционеров.

Однако в этом странном, пессимистическом выводе есть элемент истины для тех, кто смотрит на события Февральской революции сквозь призму Октябрьской революции. Причина событий февраля – марта кроется не только в восстании рабочих и мятеже Петроградского гарнизона. В большей степени, хотя в то время это никому не приходило в голову, это была патриотическая революция, направленная на свержение правительства и режима, неспособного довести войну до победного конца. Народные массы Петрограда подняли восстание под лозунгами «Хлеба» и «Долой самодержавие», но еще не «Долой империалистическую войну». Беспорядки и уличные бои сыграли решающую роль, но в тот момент высший и средний классы уже враждебно относились к царю и его окружению. Прошел слух, что императрица возглавляет клику, собирающуюся заключить сепаратный договор с Четверным союзом, что, несомненно, приведет к разгрому союзников России. После первых военных успехов царская армия стала терпеть поражения. Безобразно организованное снабжение армии, нехватку продовольствия и многое другое относили за счет недееспособности царя, принявшего на себя верховное командование, а действия его ближайшего окружения рассматривали как прямую измену. Многим генералам и чиновникам, как и революционеру Ульянову, казалось вполне логичным, что Романовы и Гогенцоллерны, объединенные ненавистью к демократии, стремились заключить соглашение, пренебрегая честью России, обязательствами в отношении союзников, долгом перед народом, понесшим невероятные потери в войне против Четверного союза. Известие о свержении царского режима вызвало подъем не только демократических, но и национальных чувств. Теперь Россия могла с полным основанием занять место среди народов, борющихся за свободу. Никто не может с безрассудной легкостью распоряжаться жизнью солдат. Свободные русские бойцы будут способны на подвиги, подобные совершенным во времена французской революции. Они накажут тиранов. Только революционер-экстремист или ультрареакционер мог обнаружить нереальность подобных утверждений. Как могла измученная войной, беспорядками и хаосом страна, с вновь открывшимися старыми политико-социальными ранами, найти в себе силы, чтобы пойти на новые жертвы, на одном только энтузиазме, без всеми признанного руководства? В этом противоречии между большими надеждами и суровой реальностью – трагедия русской революции.

В марте, как отметил Ленин, Россия стала самой свободной страной в мире. Революция пока еще не требовала слишком больших жертв. В Петрограде потери составляли порядка тысячи пятисот человек. В других местах этой огромной страны свержение старого режима прошло практически бескровно. Только в Кронштадте можно было получить представление о будущей бойне. Моряки, являясь, как всегда, самым революционным элементом армии, убили адмирала и сорок офицеров. Царские чиновники, вызывавшие особую ненависть, были заключены в тюрьму. Но еще не наступило время полного беззакония, мародерства и самосуда. Памятуя о ненависти, накопившейся за десятилетия репрессий, терроре и антитерроре 1905—1906 годов, надо признать, как это сделал мир, что Россия явила пример мягкой, гуманной революции. Мало кто мог подумать, что успешный государственный переворот не повлечет за собой убийство царя, но Николай Кровавый, как его называли революционеры, был просто арестован. Непосредственно после победы революции появилось чувство облегчения, восторга и великодушия. Каждый русский, будь он великим князем или анархистом, наслаждался обретенной свободой. Роль подколодной змеи в этом раю сыграла проблема власти, решенная беспрецедентным способом. Историки объясняют нам, что за свержением режима следует борьба различных партий, классов и личностей за власть. То, что произошло в России на следующее утро после Февральской революции, не соответствует никаким историческим законам. Великий князь Михаил отказался от трона, освобожденного братом. Генералы с тоской смотрели на некое подобие центральной власти, которая будет указывать им, что следует делать. Временное правительство со страхом думало о стоящих перед ним задачах. Теперь вместо монарха рядом с ним оказался представитель народа – Петроградский Совет, который наслаждался ролью «половины правительства», издавал манифесты, улаживал вопросы высокой политики, при этом решительно отказываясь нести ответственность за такие прозаические, будничные дела правительства, как ведение войны, сбор налогов. Идея о любом претенденте на всю полноту власти в революционной России была столь неуместна, что, когда в июле Ленин объявил о желании большевиков принять на себя руководство страной, его заявление вызвало не столько негодование, сколько всеобщее удивление. Он что, действительно может справиться с армией, голодом, с восставшим народом и сотнями других проблем, стоявших перед Россией?

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов казался олицетворением революции. Он действительно был воплощением истинной демократии, парламентом простых людей, отличным от Думы с ее ограничительным правом голосования или западных законодательных собраний, состоящих из буржуазии и политических соглашателей. Совет был огромным органом, состав которого менялся в пределах от двух до трех тысяч человек, подавляющее большинство которых были простыми рабочими и солдатами. Совет, как само собой разумеющееся, въехал в освобожденный Думой Таврический дворец, символизируя тем самым превосходство народа над буржуазным парламентаризмом. Существует много восторженных описаний Совета в первые дни революции. Давка и сутолока, царившие на заседаниях, передавали энергию этой воинствующей демократии, ее непреклонную решимость создать народное правительство. Не отшлифованные предложения парламентариев, а простые, сердечные чувства солдат и рабочих звучали в Таврическом дворце. Ни цветистое красноречие, ни политические сделки не портили эту картину демократии в действии.