Женский портрет - Генри Джеймс

– Такая точка зрения удобнее, – тихо проговорила мадам Мерль.

– Она сказала вам, что влюблена в него?

– За кого вы ее принимаете? И за кого вы принимаете меня? – добавила после секундной паузы мадам Мерль.

Озмонд вскинул ногу и оперся тонкой своей лодыжкой о колено другой ноги; привычным жестом обхватил лодыжку рукой – его длинный изящный указательный палец без труда сомкнулся с большим, – он сидел, глядя прямо перед собой.

– Здесь нет ничего для меня неожиданного. Я и воспитывал ее, готовя к этому. Да, я готовил ее именно к этому… чтобы в подобных обстоятельствах она поступила так, как я найду нужным.

– Она так и поступит, на этот счет у меня нет никаких сомнений.

– Тогда не понимаю, в чем загвоздка?

– Ни в чем. И все же мой вам совет – не спешите избавиться от мистера Розьера. Попридержите его, он может еще пригодиться.

– Я на это не способен. Попридержите его вы.

– Хорошо, я буду держать его на привязи и кормить обещаниями.

Мадам Мерль чуть ли не все время, что они говорили, смотрела по сторонам; ей свойственно было вести себя так в этих случаях, как свойственно было и прерывать разговор частыми паузами. После только что приведенной мною фразы как раз и воцарилась одна из таких долгих пауз, и, прежде чем молчание было нарушено, мадам Мерль увидела, как из соседней комнаты выходит Пэнси, а следом за ней Эдвард Розьер. Пэнси сделала несколько шагов и остановилась, неотрывно глядя на мадам Мерль и своего отца.

– Он признался ей, – обращаясь к Озмонду, сказала мадам Мерль.

Озмонд не повернул головы.

– Вот чего стоит ваша вера в его обещания; его следовало бы высечь.

– Бедняжка, он жаждет покаяться.

Озмонд встал; он успел уже за это время бросить испытующий взгляд на дочь.

– Впрочем, все это не имеет значения, – обронил он, уходя.

Спустя несколько секунд подошла Пэнси и с обычной своей милой, но сдержанной благовоспитанностью поздоровалась с мадам Мерль. Дама эта проявила не намного больше сердечности; поднявшись с дивана, она просто дружески улыбнулась Пэнси.

– Как вы сегодня поздно, – сказала та своим нежным голоском.

– Я всегда прихожу не позже, чем намереваюсь, мое дорогое дитя.

Мадам Мерль поднялась не из желания проявить любезность по отношению к Пэнси; она тут же направилась к Розьеру, который, сделав несколько шагов ей навстречу, торопливо, словно желая поскорее облегчить душу, пробормотал:

– Я признался ей.

– Я знаю, мистер Розьер.

– Она вам сказала?

– Да. Постарайтесь до конца вечера не делать больше глупостей, а завтра приходите ко мне; я жду вас в четверть шестого.

Она обошлась с ним строго, и в том, как она повернулась к нему спиной, выразилось столько пренебрежения, что у него само собой слетело с губ проклятие – правда, вполне пристойное.

Розьер не собирался говорить сейчас с Озмондом, – это было бы и не ко времени, и не к месту; невольно он потянулся к Изабелле, которая сидела и беседовала с пожилой дамой. Розьер подсел к Изабелле с другой стороны; пожилая дама оказалась итальянкой, и он не усомнился, что, кроме своего родного языка, она никакими другими не владеет.

– Вы вот сказали, что не станете мне помогать, – обратился он к миссис Озмонд. – Но, быть может, вы передумаете, когда узнаете… когда узнаете…

Изабелла пришла ему на помощь.

– Когда я узнаю – что?

– Что с ней все обстоит благополучно.

– Я не совсем вас понимаю.

– Мы обо всем с ней договорились.

– В таком случае с ней все обстоит неблагополучно, – сказала Изабелла. – Из этого ничего не выйдет.

Бедный Розьер смотрел на нее просительно и вместе с тем негодующе; он был настолько оскорблен, что краска бросилась ему в лицо.

– Я не привык, чтобы со мной так обращались. Из-за чего в конце концов я так неугоден? Обыкновенно на меня смотрят совсем иначе. Я мог бы уже двадцать раз жениться.

– Жаль, что вы этого не сделали. Я не хочу сказать – двадцать раз, но один и притом удачно, – добавила, приветливо ему улыбнувшись, Изабелла. – Для Пэнси вы недостаточно богаты.

– Да она не придает никакого значения деньгам.

– Но ее отец придает.

– Это он доказал, – воскликнул молодой человек.

Изабелла поднялась и ушла, даже не извинившись перед своей пожилой собеседницей, а Розьер последующие десять минут делал вид, будто изучает коллекцию миниатюр Гилберта Озмонда, изящно размещенную на фоне черного бархата. Но он смотрел на миниатюры, не видя их, лицо у него пылало, он был глубоко оскорблен. С ним и в самом деле никогда еще так не обращались; никто никогда не позволял себе думать о нем, что он недостаточно хорош. Сам-то он знал, насколько он хорош, и, не будь заблуждение мистера Озмонда столь пагубным, просто бы над ним посмеялся. Розьер снова бросился искать Пэнси, но она исчезла, и теперь он хотел только одного – поскорее покинуть этот дом. Но до того он еще раз обратился к Изабелле; его мучила мысль, что он сказал ей грубость, – единственное, что могло бы теперь подтвердить дурное мнение о нем.

– Я не должен был говорить так о мистере Озмонде, – начал он, – но вы ведь помните, в каком я положении.

– Я не помню, что вы сказали, – отвечала Изабелла сухо.

– Вы обиделись и не захотите мне теперь помочь.

Секунду она молчала, потом у нее словно бы из глубины души вырвалось:

– Не в том дело, захочу я или нет. Просто я не могу.

– Но если бы вы постарались, ну хотя бы самую малость, я бы вашего мужа иначе как ангелом не называл.

– Перед этим, конечно, устоять трудно, – ответила Изабелла с серьезным или, как он позже поправил себя, с непроницаемым видом и посмотрела ему прямо в глаза взглядом тоже непроницаемым. Почему-то он заставил Розьера вспомнить, что он знал ее еще ребенком; однако взгляд ее был что-то слишком уж пронзителен. С тем Розьер и ушел.

Назавтра Розьер отправился к мадам Мерль, которая, к его удивлению, сравнительно легко отпустила ему вину. Но она взяла с него обещание, что, пока все тем или иным образом не решится, он ничего больше не предпримет. Мистер Озмонд рассчитывал на партию более блестящую, и, хотя расчеты его, коль скоро он не собирается давать за своей дочерью приданое, конечно, ничего не стоит подвергнуть критике и даже, если угодно, осмеянию, она не советует Розьеру вставать на этот путь. Он может надеяться на желанное счастье, только если вооружит свою душу терпением. Мистер Озмонд смотрит на его сватовство неблагосклонно, но не исключена возможность, что постепенно он сменит гнев на милость. Пэнси никогда не ослушается отца, Розьеру это следует твердо помнить, все его попытки ускорить события ни к чему не приведут. Мистеру Озмонду нужно свыкнуться со столь непредвиденным предложением, что, естественно, должно произойти само собой, тут навязчивостью ничего не добьешься. Розьер сказал, что тем временем его собственное положение будет просто невыносимо, и мадам Мерль не преминула выразить ему свое сочувствие. Но, как справедливо заметила она, нельзя требовать от жизни всего сразу, ей ли этого не знать. Писать Гилберту Озмонду бесполезно, он поручил ей передать это. Пусть на несколько недель все заглохнет, а потом он сам напишет мистеру Розьеру, если, разумеется, сможет сообщить ему что-либо обнадеживающее.