Высадка в Нормандии - Энтони Бивор

Члены советской военной миссии, прибывшие из Лондона, также посетили расположение американской 1-й армии. Генерал Ходжес прибыл в штаб 5-го корпуса с группой советских офицеров и генералов. Представители Красной армии интересовались всем, что видели, и спросили о захваченных в плен вражеских солдатах. На их лицах отразилось «заметное недовольство», когда один из офицеров штаба Героу сказал: «Враги дрались не очень хорошо: это были поляки и русские». Вероятно, их огорчила не столько низкая оценка боевых качеств, сколько напоминание о том, что около миллиона[231]бывших красноармейцев служит у немцев – добровольно или же по принуждению[232].

В качестве наблюдателя присутствовал и генерал-лейтенант Лесли Дж. Макнейр. Его прибытие на фронт держалось в строжайшем секрете, поскольку он должен был занять место Паттона в роли командующего несуществующей 1-й армейской группой, якобы угрожающей району Па-де-Кале[233]. Макнейр находился в штабе 30-й дивизии, но затем отправился дальше, в расположение 120-го пехотного полка, чтобы наблюдать за бомбардировкой непосредственно с передовой.

Перед самым налетом появились дурные предзнаменования. Немцы внезапно провели привычный для них короткий, но интенсивный артиллерийский обстрел. Двое американских солдат 30-й дивизии, бросившись с разных сторон в один и тот же окоп, проткнули друг друга штыками. К ним примчался санитар, перевязавший им раны. Вскоре после этого генерал Макнейр, узнавший об этом происшествии, вызвал санитара к себе, чтобы получить полную информацию. Но это было лишь прологом к несчастьям, которые последовали за ним.

Утром 25 июля час «Ч» был перенесен на 11:00. Вновь началась бомбардировка. Вой первых истребителей-бомбардировщиков послышался в 09:40, как раз в намеченное время. В следующие двадцать минут волны самолетов по одной эскадрилье в каждой беспрестанно и очень точно наносили удары по целям между передовой и дорогой Сен-Ло – Перьер. Солдаты, стоявшие на позициях и сидевшие на броне машин, махали пилотам и приветствовали их радостными криками. Затем, когда в небе еще не смолк рев двигателей «Тандерболтов», сзади вновь послышался нарастающий гром: приближались более тысячи тяжелых бомбардировщиков Б-17 «Летающая крепость» и Б-24 «Либерейтор».

Никто не мог предвидеть, что во второй раз все может пойти не так, как запланировано. Генерал Макнейр покинул штабной автомобиль и пошел пешком вперед, чтобы лучше видеть происходящее. С юга дул легкий ветерок, которому никто не придал значения. Первые бомбы попали в цель, но затем ветер понес дым и пыль к северу через дорогу Перьер – Сен-Ло, так что следующие волны бомбардировщиков начали сбрасывать бомбы раньше, чем нужно. Передовые роты, осознав опасность, взорвали оранжевые дымовые гранаты, но клубы дыма и пыли от разрывов скрыли их. Связи между землей и тяжелыми бомбардировщиками не было.

Танковые экипажи попрыгали обратно в свои машины и задраили люки, а вот пехоте и генералу Макнейру укрыться было негде. Передовые пехотные полки потеряли 101 человека убитыми и 463 ранеными[234]. Один из прибывших на помощь медиков был ошеломлен тем, что «лица мертвецов были все еще розовыми». Вероятно, причиной было то, что их убило взрывной волной, а не пробивающей тело шрапнелью.

Среди погибших был и Макнейр. Его тело доставили в полевой госпиталь, и со всего персонала взяли подписки о неразглашении. Жертвы жертвами, но само по себе воздействие неудачной бомбежки на готовых к атаке солдат было ужасающим. Один лейтенант вспоминал солдат, погребенных в окопах: «У многих из грязи торчала только рука или нога, и их приходилось откапывать». 4-я пехотная дивизия докладывала, что «все солдаты и офицеры, попавшие под бомбы, пребывают в состоянии шока. Многие долго были ошеломлены, тупо смотрели на врачей и не понимали, что им говорят». Из 30-й дивизии эвакуировали 164 человека в состоянии психологического шока.

Попавшие под удар войска ожидали, что после всего произошедшего час «Ч» будет отложен, но генерал Брэдли настоял, чтобы операция начиналась немедленно. В сложившихся обстоятельствах он выглядел оптимистом. Мало того что люди пережили потрясение, но и танки, которые должны были поддерживать наступающую пехоту, отошли во время бомбежки и потеряли с ней связь.

В гораздо худшем состоянии оказались немцы, принявшие на себя всю силу бомбового удара. Учебная танковая дивизия Байерляйна и 275-я пехотная дивизия оказались в самом сердце бури. Учебная танковая уже получила тяжелый удар за день до того, хотя бомбежка тогда и была не такой сильной, а немецкая артиллерия потратила значительную часть своего скудного боезапаса, предположив, что отражает главный удар. Байерляйн отвел назад большую часть своих сил, разместив их как раз в районе бомбардировки 25 июля. Некоторые немецкие командиры даже поверили, что им удалось отразить вчерашнюю отмененную атаку, так что суточная задержка не раскрыла планы американцев, а, наоборот, спутала немцам карты. Клюге полагал, что бомбардировка 24 июля могла быть отвлекающим маневром, призванным скрыть наступление англичан. Он немедленно отправился на участок танковой армейской группы «Запад» и обсудил сложившееся положение с генералом Эбербахом.

Его подозрения подтвердились: удачно выбрав время, Монтгомери начал операцию «Спринг» («Пружина») на рассвете следующего дня, всего за четыре часа до реального начала «Кобры». Смысл операции состоял в попытке канадского 2-го корпуса овладеть Верьерской грядой, протянувшейся вдоль дороги Кан – Фалез. И хотя это наступление закончилось полным провалом, общий результат оказался как нельзя более удачным. Клюге еще больше уверился в том, что главная цель союзников – именно Фалез. В результате он целые сутки после начала «Кобры» не соглашался перебросить две танковые дивизии с английского участка на американский, а их прибытие на фронт в полном составе задержалось еще на двое суток[235]. Операции «Гудвуд» и «Спринг» помогли Монтгомери достичь поставленной им главной цели, хотя ни одна так и не привела к прорыву обороны противника[236].