Ученица чародея - Галина Манукян

– Абели? – слабым голосом удивился он, приходя в себя.

– Да, любимый, пойдем отсюда. Найдем занятие получше этого чертового колеса, – я подставила Этьену плечо, помогая встать на ноги.

И тут чернокнижник расхохотался безумным смехом. Подняв глаза, я оторопела. Из Сены громадными комьями вздыбился чернильный мрак. Сверкнули плотоядно красные зрачки, и водный демон, сгущаясь, обрел форму ящера. Грузная туша цвета болотной грязи вылезла на берег и направилась к нам, подминая по себя пушки.

– Что, предатели, думали жить долго и счастливо? Не выйдет! – тихо сказал чернокнижник.

Я сглотнула. Мое тело уже дрожало от переизбытка жара. Но я была полна решимости. Сгорю, но не подпущу к Этьену демона.

– Ну все, вы меня взбесили! Подпалю вашу лягушку, – рявкнула я лекарю, – а потом и вас!

Ящер топнул перепончатой лапой, брызнув во все стороны грязью, и площадь задрожала. Чернокнижник выхватил шпагу и попробовал проткнуть меня сквозь защиту. Раздался глухой удар, и чернокнижник без сознания рухнул на колесо. За ним стоял Этьен с палкой в руках.

– Иногда помогает совсем простая магия, – пожал плечами он.

На помост взобралась Клементина и, поморщившись, всмотрелась в алчного демона:

– Лопни мои глаза, снова, гад, по нашу душу! Ан, поперхнется.

Она сплюнула, потерла руки. Я выдохнула, пытаясь сконцентрировать огонь, Этьен взял меня за руку, и я почувствовала, как сила удвоилась. Сверкая красными зрачками, ящер распахнул смрадную пасть перед эшафотом и… исчез с яркой вспышкой.

Этьен почесал нос:

– Спух, однако.

Клементина засуетилась:

– И нам пора. Эй, Тити, не смотри так на меня! У тебя самая молодая и красивая пра-пра-черт знает сколько раз прабабушка. Гордись!

* * *

Мы бросились к арке в ратуше, и вдруг из-за какой-то потайной дверцы нам навстречу выскочил Огюстен:

– Живы! Боже! Счастье какое! Что творится! Париж сошел с ума! Пойдемте, здесь есть потайной ход… – и тут он увидел застывшую под белым налетом людскую массу: – Ой.

– Да вот, – сказала Клементина. – Прибраться надо бы.

Она отерла ладони о юбку и, поднеся к губам изумруд, выдохнула на него один раз, и еще, и еще. Белая изморозь таяла быстро. Народ зашевелился, оторопело осматриваясь и охая. Совсем не кровожадный, а жалкий и растерянный… И вдруг с эшафота донесся короткий вскрик ужаса и хруст размозженного черепа чернокнижника. Размороженный палач доделал начатое.

– Готов. Не рой другому яму, – заметила Клементина. – Ты б, Тити, одним ударом не отделался, – вздохнула: – Эх, шуму наделали… Формула забвения была бы очень кстати.

– Думал, ты не вспомнишь, – с обиженным видом вышел из тайного хода граф Салтыков, постукивая по брусчатке модной тростью с бриллиантами на набалдашнике.

– Ах, Лоло, ты здесь, мой котенок, – сладко пропела Клементина и с кокетливым лукавством посмотрела на него: – А что ты сделал с водным демоном? Он так мило схлопнулся…

– Исполнил закон бытия, – строго ответил он, – в отличие от вас, мадам ведьма.

– О, Лоло, ты такой умный, ну ты же знаешь мои недостатки, – невинно взглянула на него Клементина.

– Мы еще поговорим об этом. А теперь, все прочь. Иначе формула забвения сотрет и вашу память.

* * *

– Что такое? В чем дело, Абели? На кого ты похожа? Почему ты такая грязная и в рваной юбке? – встретила меня возмущенными воплями графиня де Клермон. – Кто эти люди? Почему молодой человек голый?! Куда вы идете?!

Я еле держалась на ногах от усталости, но была счастлива. Этьен спасен. Я жива. Со мной Огюстен и Клементина. Милый толстяк Франческо Прокопио доставил нас к особняку на своей карете и пригласил устроить свадьбу в его ресторане. Благодаря секретной формуле алхимика, как пояснила мадам Тэйра, ни одна живая душа не вспомнит, что произошло на Гревской площади. По бумагам к казни был приговорен Годфруа. И пусть не колесованием, но одним ударом молота по голове Годфруа был казнен. Новичок палач Сибо – не мастер своего дела, увы. Казненному не двадцать лет, а сорок? Что ж, следствие вели поспешно, грефье был пьян и ошибся. Такое случается.

Я была счастливой обладательницей дара, который не отдам теперь ни за что. Господь дал, Господь забрал и снова вернул. Не важно, чьими руками. Но теперь я знаю всю ценность этого щедрого подарка. Знаю, что за щедрость отплачу ему сторицей. Отплачу людям. Хочу этого!

Мы поехали в объезд к Королевской площади, и к Этьену силы возвращались прямо на глазах. Мы держались за руки, и делились друг с другом теплом и искристо-белым светом. А каково же было мое удивление, когда Этьен поцеловал мою ладонь и свезенная кожа затянулась! К нему тоже вернулся дар! Мир лишился одного лекаря, но получит двоих взамен. Такова наша с Этьеном стезя, и нельзя от нее отказываться. В этом – божественное равновесие.

Я была счастлива, и потому даже вопли графини, похожей на увешанную бриллиантами старую смоковницу, были мне милы. Взглянув на ее желтую кожу, я подумала, что обязательно вылечу ее печень. А затем чмокнула мадам в щеку:

– Я люблю вас, тетушка! – и кивнула моим гостям: – Идите за мной.

Мы вошли в мою комнату, Этьен плюхнулся на кровать:

– Везет же графиням! – и позвал: – Эй, Абели, давай устроим безудержный предсвадебный сон. И поедим чего-нибудь.

Клементина и Огюстен, тоже ужасно уставшие, сели в кресла у окна.

– Да, хороший обед не помешал бы, – потянулась мадам Тэйра.

Огюстен кивнул и блаженно вытянул ноги:

– С доброй бутылкой бургундского! Или парой.

Но тут створки дверей распахнулись и, пыхтя от одышки, в наше полусонное царство ворвалась графиня де Клермон:

– Абели, объяснись сейчас же! Я требую! Кто все эти люди?!

– Ах, мадам, мы так устали, я бы рассказала все чуть позже, – вздохнула я, – но если вы настаиваете, могу и сейчас. – Я указала на свою красавицу прабабушку, похожую на героиню из рыцарских легенд со своей золотой косой и старинным платьем: – Рада вам представить: Клементина Тэйра. Она моя…

– …тетя, – подсказала та с лукавой смешинкой в глазах и слегка склонила голову, не вставая с кресла.

Огюстен все же поднялся – галантность была у него в крови, хоть и не дворянской.

– Мсьё Марешаля вы знаете, ваша милость, – невинно улыбнулась я. – Друг всей нашей семьи и лично мой лучший друг. Самый порядочный человек на свете.

Огюстен не преминул раскланяться со всей куртуазностью.

– А молодой человек? Почему он в кровати? Еще один больной родственник из Лиона?! – фыркнула графиня.

– О нет, мадам, – я обернулась к Этьену. – Он совсем не родственник, но скоро им станет. Самым близким. Надеюсь, вы полюбите его так же сильно, как я. Мой жених, Этьен… гм… де Годфруа. Барон.