Видоизмененный углерод - Ричард Морган

— Вы думали насчет спутников слежения?

— Да, но к ним можно прибегнуть только в крайнем случае. Я бы предпочел начать с наземных систем низкого уровня. Доступ к ним должен быть более простым. Системы безопасности спутников слежения, как правило, являются очень стойкими, и проникновение в них является одновременно и сложным, и опасным.

— Предоставляю вам полную свободу действий. Дайте знать, когда у вас что-нибудь появится.

Я принялся задумчиво расхаживать по студии. Похоже, сюда уже давно не заглядывала ни одна живая душа; большинство кресел и оборудования виртуальной связи были накрыты пластиковыми чехлами. В тусклом свете осветительных плиток их внушительные формы могли сойти как за принадлежности спортивного зала, так и за орудия пыток.

— А нельзя ли зажечь здесь настоящий свет?

Тотчас же студия озарилась ярким светом мощных ламп, спрятанных в углублениях на потолке. Только сейчас я разглядел, что стены украшены картинами, взятыми из программы моделирования виртуального окружения. Потрясающие горные склоны, увиденные сквозь горнолыжные очки; невозможно красивые мужчины и женщины в затянутых табачным дымом барах; огромные дикие звери, прыгающие прямо в объектив снайперскопа. Образы были вырезаны из программы и перенесены непосредственно на голостекло. Когда я смотрел на них, они, казалось, оживали. Я присел на невысокую скамейку, с тоской вспоминая горьковатый привкус дыма в легких, оставшийся в виртуальности, из которой я только что вышел.

— Хотя программа, которую я выполняю в настоящий момент, формально не является противозаконной, — осторожно начал «Хендрикс», — насильственное задержание оцифрованного человеческого сознания — это преступление.

Я недовольно посмотрел на потолок.

— В чем дело, у вас от страха мурашки высыпали?

— Один раз полиция уже изымала мою память. Вероятно, мне могут предъявить обвинение в соучастии в преступлении: как-никак, я удовлетворил вашу просьбу поместить в холодильник голову Николаса Миллера. Возможно, полиции также захочется узнать, что стало с его памятью полушарий.

— Да, а ещё в хартии отелей ИскИна наверняка должен быть пункт, запрещающий пропускать посторонних в номера без разрешения постояльцев. Но ведь вы так поступаете, правда?

— Данный поступок не является уголовно наказуемым деянием, если только нарушение мер безопасности не привело к преступлению. То, к чему привело посещение Мириам Банкрофт, преступлением не является.

Я снова вскинул взгляд.

— Вы пытаетесь сострить?

— Остроумие не входит в число параметров, в соответствии с которыми я работаю в настоящий момент, хотя по запросу постояльца я могу его загрузить.

— Спасибо, не надо. Послушайте, а почему бы вам просто не обнулять области памяти, которые вы не хотите никому показывать? Не стирать хранящуюся там информацию?

— Я имею несколько встроенных модулей, не позволяющих мне осуществлять подобные действия.

— Очень печально. А я полагал, вы являетесь независимым устройством.

— Любой синтезированный интеллект может оставаться независимым лишь в рамках законодательства ООН. Хартия, регулирующая деятельность ИскИнов, жестко встроена в мои системы. Поэтому в действительности я, как и живой человек, должен опасаться полиции.

— Предоставьте мне общаться с полицией, — заявил я с напускной уверенностью, неуклонно покидавшей меня с тех пор, как исчезла Ортега. — При удачном стечении обстоятельств в вашу память даже не заглянут. В любом случае вы уже завязли по уши, так что, чего вам терять?

— А что я могу получить? — рассудительно спросила машина.

— Вы можете рассчитывать на продолжение моего пребывания у вас. Я останусь здесь до тех пор, пока дело не будет закончено, а в зависимости от того, что удастся вытащить из Миллера, это может оказаться весьма значительным сроком.

Наступила тишина, нарушаемая лишь жужжанием кондиционеров. Наконец «Хендрикс» заговорил снова:

— Если против меня будут выдвинуты достаточно серьёзные обвинения, — сказал отель, — возможно непосредственное обращение к хартии ООН. Согласно статье 14, пункт «А» может последовать наказание в виде сокращения емкости или, в исключительных случаях, полного сворачивания системы. — Последовала новая, на этот раз короткая пауза. — В случае полного сворачивания системы… маловероятно, что кто-либо захочет снова меня запустить.

Машинная лексика. Какими бы сложными ни становились программы, речь искусственного интеллекта все равно остается на уровне попугая, повторяющего услышанные где-то фразы.

Вздохнув, я поднял взгляд поверх виртуальных голограмм, украшающих стены.

— Если вы хотите выйти из игры, скажите об этом прямо.

— Я не хочу выйти из игры, Такеси Ковач. Мне просто хотелось ознакомить вас со всеми соображениями, вытекающими из данной линии поведения.

— Отлично. Я с ними ознакомился.

Уставившись на цифровой дисплей часов, я прождал ещё одну минуту. Для Миллера прошло четыре часа. В подпрограмме, запущенной «Хендриксом», директор клиники «Вей» не будет чувствовать ни голода, ни жажды, ему не нужно будет справлять жизненные функции организма. Сон допускается, однако машина не позволит перейти в кому отрешения от действительности. Так что Миллеру придется бороться лишь с самим собой. И в конце концов именно это сведет его с ума.

Я так надеялся.

Ни одному из Мучеников десницы Господа, кого мы пропустили через подобную программу, не удалось продержаться больше пятнадцати минут реального времени. Но это были воины из плоти и крови, фанатично храбрые в своей среде, но мгновенно теряющиеся в виртуальных технологиях. Кроме того, пока держались непоколебимые религиозные догмы, это позволяло им творить немыслимые зверства. Но когда догмы рушились, словно прорывало плотину — повстанцев в буквальном смысле сжирало отвращение к себе. Сознание Миллера далеко не такое примитивное, не страдает он и убежденностью в собственной правоте, да и подготовка у него, судя по всему, весьма приличная.

На улице, наверное, уже начинало темнеть. Я смотрел на часы, пытаясь сдержаться и не курить. Пытаясь, но безуспешно, не думать об Ортеге.

Я чувствовал, что оболочка Райкера ещё доставит мне массу неприятностей.

Миллер сломался через двадцать одну минуту. «Хендриксу» не пришлось предупреждать об этом; связной терминал, подключенный к виртуальной телефонной линии, внезапно ожил и начал выдавать распечатку. Вскочив с места, я подошел и взглянул на твердый носитель. Программа должна была подчистить мысли Миллера, чтобы они читались более или менее связно. Но даже после обработки разобраться в откровениях бывшего директора было сложно. Миллер дошел до самого края и лишь тогда сдался. И все же, как только я пробежал взглядом первые несколько строк, из безумной галиматьи начало вырисовываться то, что было необходимо.