Стены молчания - Филип Джолович

Мэндип и Аскари стояли за Макинтайром и смотрели на монитор.

— Теперь Какаку, — сказал я. — Теперь это не звучит так весело, не так ли?

Это заняло чуть дольше, глобус прокрутился несколько раз, но мы были на странице. Целые тонны цифр. Это было прекрасно.

Я вернулся к своему столу и налил чаю.

— Два сайта, — сказал я. — Между ними нет связи. Никакой ссылки. Сделка заключается в том, что если я не пошлю сообщение до семи часов сегодня и не скажу, что со мной все в порядке, тогда электронное сообщение будет выслано нескольким тысячам человек, с указанием обоих адресов и предложением взглянуть на сайты. В сообщении будет предложение, от которого вряд ли смогут отказаться. — Я выдержал паузу в ожидании реакции.

Ничего не последовало. Они слушали меня.

— Это первый раунд, — продолжал я. — Если я дам сигнал о том, что со мной все в порядке, тогда оба сайта будут приостановлены. На время. Есть еще один последний срок. Завершение сделки — завтра. Скажем, в шесть вечера. Дам вам отсрочку. К этому времени вам надо выполнить все мои требования. Или опять же сообщение будет разослано.

Троица заняла свои прежние позиции.

— Очень красиво, — сказал Макинтайр. — Но…

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал я. — Шантажист возвращается за большим. Но это не относится ко мне.

— Заткнись! — рявкнул Макинтайр. — Ты потерял главную мысль. Тебе надо прекратить говорить и начать слушать, потому что я собираюсь сказать тебе, где мы находимся. Пара дебильных сообщений и механизм для их открытия никак не связан с твоей жизнью. Я думаю, что Пабло Точера нажмет на кнопку, и я могу быть уверен, что у тебя больше никого нет. Это все что у тебя есть Бордер.

Он поднял другую руку.

— А вот наша позиция. У нас есть Кэрол Амен и ее мать. Прежде чем Карлштайн лишился головы, он опередил тебя намного. Мисс Амен не звучала очень убедительно, поэтому Конрад принял приглашение на эту волнующую встречу и попросил одного из наших друзей нанести ей визит.

Моя кровь превратилась в лед. Я должен был понять, что сообщение Кэрол на автоответчике было подозрительным, что ей угрожали, когда она говорила это. Мне бы не помешал ингалятор Чарльза. — Что вы с ней сделали?

— Ничего. Пока. А на будущее — ее жизнь может пойти двумя путями. Если сообщения никуда не пойдут, тогда она будет в Индии и будет получать все, что ей необходимо, — еду, приют, телевизор и, может быть, какие-нибудь старые номера журнала «Нью-Йоркер». Ее тело будут уважать. Ей не причинят вреда. Ее не будут домогаться. Она не сможет найти работу. Неплохая жизнь.

— А если сообщения выйдут на волю?

— Об этом не стоит и думать, Фин. То движение, о котором ты размышляешь, между Бомбеем и Штатами, может пойти в обратную сторону. Она будет подвержена такой низости, какую ты вряд ли можешь хотя бы представить, и еще больше — чего ты вообще не можешь вообразить. Она не умрет. Она будет желать смерти, но мы не позволим ей умереть. Мы оставим вентилятор включенным. В какой-то момент, может, ей и удастся убить себя. Но не до тех пор, пока ее худший ночной кошмар будет казаться ей прогулкой по парку.

Меня шокировало то спокойствие, с которым он говорил об этом. Было впечатление, что он играл с какими-нибудь стандартными положениями договора купли-продажи.

Он скривил лицо, пытаясь свести руки вместе.

— Так что, видишь, основываясь на том, что ты предложил, две руки никогда не смогут пожать друг друга. Это пропасть. Самая важная вещь для тебя — Кэрол Амен, даже более важная, чем реабилитация, о которой ты так мечтаешь. Мы отпустим ее, но нет гарантий, что эти письма не вылетят из своего ящика. Но если они вылетят, тогда деточку Амен будут иметь, пока она не разлетится на куски, на низшие формы жизни, которые только что выбрались из канализации. А если они останутся на месте, тогда она останется старой девой до конца своей жизни где-нибудь в Индии.

Мне хотелось убить его.

— Нет, — сказал я. — Кэрол останется здесь, в США. В этом случае письма будут ликвидированы.

Макинтайр покачал головой:

— Не пойдет. Ты всегда будешь угрозой, живой или мертвый. — Он беспомощно пожал плечами. — Ты сам все это сделал, Бордер. Я лишь пытаюсь быть практичным. Я пытаюсь помочь.

Я был в тисках.

— Как я узнаю, что с ней все в порядке? — спросил я.

Макинтайр улыбнулся, услышав отчаяние в моем голосе.

— А деньги? Мое имя? — добавил я.

Макинтайр дотронулся до подбородка:

— Нам надо подумать, как ты узнаешь, что мисс Амен превосходно проводит время. А что до денег, катись куда подальше. Мы не заплатим ни цента. Все умерло с твоим отцом, Бог сгноил его.

В дверь постучали. Появилась секретарша Макинтайра.

— Джим. Я знаю, что вы не хотели, чтобы вас беспокоили, но вас хочет видеть детектив Манелли.

— А, твой друг, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — Я встречусь с ним в конференц-зале.

Я не мог не восхититься его реакцией. Впрочем, ее не было. Какое-то время он даже не двигался. Мэндип и Аскари, напротив, вели себя как дети, которых поймали курящими за дверями аудитории.

В углу офиса Макинтайра была дверь, и он направился именно туда.

— Проведите Манелли по кругу, — сказал он. — Не здесь.

Его секретарша кивнула и вышла из комнаты. Когда Макинтайр открыл дверь, он повернулся ко мне:

— Ты же не хочешь, чтобы Манелли надел на тебя наручники? Я тоже не хочу этого. Поэтому я думаю, что мы немного обезопасим тебя. Джесс придет через минуту, чтобы помочь.

— Мне надо позвонить до семи, — сказал я. — Иначе письма вылетят.

Макинтайр закатил глаза:

— Так звони. Я же сказал тебе, что ты в безопасности.

— Ты же не думаешь, что я поверю тебе на слово.

Он снова распростер руки:

— Это пропасть, Фин. Подумай об этом.

Он вышел из комнаты.

Аскари начал ковыряться в зубах зубочисткой. Мэндип просматривал письма, и его дыхание больше напоминало свист.

— А что Карлштайн дал тебе? — сказал я ему. — Что вообще могло связать тебя с ним?

Мэндип даже не взглянул на меня:

— Эти люди любят Индию. Большинство из них всего лишь хотят инвестировать что-нибудь в стране и получать соответствующий процент с этих денег.

— Да кому какое дело до нерезидентных индийцев, — ответил я. — Другая вещь, Чарльз. Другая вещь.

Мэндип подошел ко мне. Его лицо имело синеватый оттенок, все его тело было скрючено. Он выглядел так, словно он умирал, и он знал об этом.

Он взял Ганеша у меня с коленей и прочитал надпись. У меня в паху все сжалось, но он лишь осторожно поставил статуэтку мне на ладонь.