Всё зелёное - Ида Мартин

Вита

Проходили люди

дорогой осенней.

Уходили люди

в зелень, в зелень.

Петухов несли,

гитары - для веселья,

проходили царством,

где царило семя.

Река струила песню,

фонтан пел у дороги.

Сердце,

вздрогни!

Уходили люди

в зелень, в зелень.

И шла за ними осень

в желтых звездах.

С птицами понурыми,

с круговыми волнами,

шла, на грудь крахмальную

свесив голову.

Сердце,

смолкни,успокойся!

Проходили люди,

и шла за ними осень.

— Мам, привет. Это я.

— Господи, Вита, что ты наделала? Как ты могла так поступить? Ты поэтому мне не звонила, да? Если хочешь знать, всё это незаконно и не считается. Даже, если Артём подкупил там кого-то. Я это так не оставлю. Я потребую расторжения…этого брака. Виточка, как ты могла? — голос мамы срывался, она пыталась говорить строго, но у неё никак не получалось.

— Ну, ты что? Какой брак, мам? Сама подумай. Мне же только семнадцать.

— Вот, и я о том же. Но я всё знаю, я видела фотографии.

— Я звоню специально тебя предупредить, чтобы ты никому не верила. Эти люди наши враги и нарочно делают гадости.

— Но я же своими глазами видела.

— Мам, ну что ты видела? Просто меня в платье? Это костюмы для клипа.

— Но мне звонил мужчина… Опекун Артёма. Просил сделать что-нибудь. Повлиять на тебя. Он пообещал, что у Артёма из-за этого тоже неприятности будут.

— И ты поверила? Какому-то чужому человеку?

— Но я же видела, в каком состоянии ты была перед отъездом. Могла что угодно натворить. Любую глупость.

— Это всё позади, честно. Я уже поправилась.

— А ты болела? — ещё сильнее всполошилась мама.

— Я про то состояние, о котором ты говоришь. Не было никакой свадьбы и не будет.

— Точно?

— Точнее некуда.

— И мы поедем к папе в Америку?

— Конечно, поедем.

— Обещаешь?

— Клянусь.

— Вита, с тобой правда всё хорошо?

— Всё прекрасно.

— Ты поссорилась с Артёмом?

— Да нет же, мам!

— А когда ты домой собираешься?

— Пока не знаю. Но скоро.

— Вита, так нельзя. У тебя нет связи и я постоянно волнуюсь.

— Говорю же, всё замечательно. Не волнуйся, пожалуйста, и главное, никому не верь. Целую. Пока.

Артём с Максом выкатили из магазина тележки с продуктами и принялись перекидывать пакеты из них в багажник.

Я с ними не пошла, чтобы поговорить с мамой. Сказала, что догоню, но долго сидела, обдумывая всё, что произошло сегодня и за эти дни.

Артём был прав, говоря, что просто так Костровы от него не отстанут. Что они будут пытаться сломать его и вынудить делать то, что нужно им. Он никогда не сможет освободиться от этого давления, если будет чувствовать себя слабым и уязвимым.

Когда у людей в голове только деньги, они ни перед чем не остановятся. Они способны на любую низость, любую подлость и, возможно, даже на преступление.

Я их не боялась, хотя случившееся в Капищено ясно давало понять, что стоит. Однако и не думать о том, как всё это отразится на дальнейшей судьбе Артёма, я тоже не могла. Сам он только задиристо петушился, а вот Макс вполне трезво оценивал ситуацию и переживал, похоже, не зря.

Что мы могли противопоставить взрослым, прагматичным и бессердечным людям, кроме желания быть вместе? К каким неприятностям и испытаниям нужно было ещё готовиться?

И всё же больше всего меня волновали даже не отношения Артёма с Костровыми и не его освобождение от их влияния. Гораздо хуже было то, что за всё это время он так и не смог написать ничего путного. Хоть со стимулом, хоть без. Он действительно очень сильно отвлекался на меня, и закрывать глаза на то, что моё присутствие ему мешает, я не могла.

У него был такой огромный талант, такие способности, которые нельзя было растрачивать попусту, а он ими никак не пользовался.

Артём должен был стать звездой. Прекрасным, состоявшимся музыкантом, и получить всё то, что заслуживает не по праву рождения, а сам по себе, потому что он — это он.

И пускай ему ещё сложно было это осознать, но я поняла неожиданно и очень отчетливо, что все эти наши бурные, оголтелые чувства и связанные с ними сложности действительно убивают нас. Обоих убивают.

Когда парни закончили загружать продукты в машину, я вышла и освободила место Максу. В последнее время на переднем сиденье рядом с Артёмом ездила я.

Макс удивился, и я сказала, что ноги затекли.

Отчасти это было правдой, но на самом деле мне просто хотелось ехать сзади, как когда-то давно, целых полгода назад, думать о том, что вот-вот произойдет нечто удивительно-прекрасное, быть очарованной свободой, музыкой, сиянием синих глаз и, восхищаться, чувствуя теплоту их дружбы.

Тогда я знать не знала, как всё сложится, только ждала, чувствуя неумолимое приближение чего-то огромного и очень сильного.

Но теперь, глядя на раскинувшиеся поля за окном, на пробегающие пейзажи, на взлохмаченные затылки, татуировки, голые руки и смеющиеся глаза в зеркалах, я хотела поймать каждую улыбку, каждое слово, каждый жест, чтобы сохранить в памяти, как можно больше всего. Все самые мельчайшие подробности. Все самые лучшие вещи.

Каждый утренний луч, каждый вздох, каждое прикосновение и поцелуй.

Бледный лунный свет, запах лилий, звонкий смех в коридорах, музыку дома и всего мира, нагретую солнцем брусчатку, муравьёв, бегущих в счастливом неведении, маленькие подушечки, свечки, миски с малиной, каждую радость, каждую ссору и каждое фантастическое примирение. Мне очень нужно было запомнить всё-всё, чего никогда уже больше не повторится.

Мама спросила «сколько ещё», но как я могла ей ответить?

— Ты всё ещё переживаешь из-за БТ? — спросил Артём. — Или из-за мансарды? Или мама тебя расстроила?

— Совсем нет.

— Я же вижу, что ты грустная.

— Просто очень не хочется, чтобы лето заканчивалось.