Прислуга - Кэтрин Стокетт

Он вздыхает, явно разочарованный тем, как я испортила торжественный момент.

— Разумеется, я даю слово.

Я все еще не могу в себя прийти от его предложения, но стараюсь взять себя в руки и объяснить как можно лучше. Глядя ему прямо в глаза, излагаю факты и те подробности, которыми могу поделиться без опасений, — рассказываю, чем занималась целый год. Я не называю ни одного имени. Хотя он намерен стать моим мужем, я все же не настолько хорошо его знаю, чтобы довериться полностью.

— То есть об этом ты и писала последние двенадцать месяцев? Не об… Иисусе Христе?

— Нет, Стюарт. Не об… Иисусе.

Я рассказываю, как Хилли обнаружила в моей сумке «Законы Джима Кроу», и он потрясенно молчит, — видимо, я подтвердила то, что обо мне успела рассказать Хилли и чему он по собственной наивности не поверил.

— Эти слухи… Я говорил всем, что они чертовски ошибаются. Но оказалось… это правда.

Я рассказываю, как после молитвенного собрания чернокожие служанки согласились помочь мне, и чувствую прилив гордости за то, что мы сделали. Стюарт молча смотрит в свой пустой стакан.

Потом я рассказываю, что отправила рукопись в Нью-Йорк. Что, если ее решат опубликовать, книга выйдет месяцев через восемь, может, раньше. Как раз к этому времени, мысленно добавляю, наша помолвка завершится свадьбой.

— Автор анонимен, — говорю я. — Но, учитывая активность Хилли, велика вероятность, что люди догадаются, кто за этим стоит.

Стюарт не кивает одобрительно, не берет меня за руку, и колечко его бабушки нелепой метафорой по-прежнему покоится на нашем старом бархатном диване. Мы молчим. Он старается не встречаться со мной взглядом.

После паузы произносит:

— Я не… не понимаю, зачем ты в это ввязалась. Какое тебе вообще до этого дело, Скитер?

Мгновенно ощетинившись, я злобно смотрю на кольцо, такое яркое и блестящее.

— Я не… думал, что все так. Я полагал, что здесь все тихо и спокойно. Почему тебе непременно нужно создавать проблемы?

Судя по тону, он действительно хочет услышать искренний ответ. Но как объяснить? Он славный парень, Стюарт. Да, я знаю, что поступила абсолютно правильно, но понимаю его смятение и сомнения.

— Я не создаю проблем, Стюарт. Проблемы уже существуют.

Но он, очевидно, ждет другого ответа.

— Я совсем тебя не знаю.

Опустив глаза, припоминаю, что именно об этом думала всего минуту назад.

— Полагаю, у нас на это будет вся оставшаяся жизнь. — Пытаюсь выдавить улыбку.

— Боюсь… боюсь, что не смогу жениться на ком-то, кого совершенно не знаю.

Дыхание останавливается.

— Я должна была рассказать, — убеждаю я скорее себя, чем его. — Ты должен был узнать.

Он внимательно изучает меня:

— Я дал слово. Я никому ничего не скажу.

И я ему верю. Он может быть кем угодно, наш Стюарт, но уж точно не лжецом.

Он встает. Еще один взгляд, прощальный. Потом забирает кольцо и уходит.

Стюарт ушел, а я слоняюсь из комнаты в комнату, с пересохшим ртом, замерзшая. В прошлый раз, когда Стюарт бросил меня, я молила о прохладе. Вот и получила.

В полночь слышу мамин голос:

— Евгения? Это ты?

Дверь полуоткрыта, мама сидит в белой накрахмаленной рубашке. Волосы распущены по плечам. Как прекрасно она выглядит — свет с задней террасы образует светлый ареол вокруг ее тела. Она улыбается, демонстрируя новые протезы, изготовленные доктором Саймоном после того, как зубы начали разрушаться от избытка желудочного сока. Сейчас ее улыбка еще ослепительнее, чем на парадных детских фотографиях.

— Мама, что тебе подать? Тебе плохо?

— Подойди, Евгения. Я хочу тебе кое-что сказать.

Тихонько подхожу ближе. Папа спит рядом. Мы прекрасно понимаем, что времени осталось совсем мало. Я могла бы сделать ее последние дни счастливыми, притвориться, что скоро свадьба.

— Мне тоже нужно тебе кое-что сказать, — говорю я.

— Вот как? Тогда начинай первая.

— Стюарт сделал мне предложение, — фальшиво улыбаюсь я. И тут же впадаю в панику — она же попросит показать кольцо.

— Я знаю, — отвечает мама.

— Знаешь?

— Разумеется, — кивает она. — Две недели назад он пришел к нам с отцом просить твоей руки.

Две недели назад? Да уж, смешно. Ну конечно, мама должна была первой узнать о таком важном событии. Какое счастье, что она так долго могла радоваться этой новости.

— Я должна тебе кое-что сказать.

Вокруг мамы разливается совершенно неземное фосфоресцентное сияние. Это всего лишь отраженный свет фонарей, но странно, что я не замечала его раньше. Она сжимает мою руку со здоровой улыбкой матери, радующейся помолвке дочери.

Папа, заворочавшись, просыпается и садится в кровати:

— Что такое? Тебе плохо?

— Нет, Карлтон. Мне хорошо. Я тебе уже говорила.

Он сонно кивает и засыпает, даже не успев упасть на подушку.

— Что ты хотела сказать мне, мама?

— Я долго разговаривала с твоим отцом и приняла решение.

— Боже, — выдыхаю я. Представляю, как она разъясняла этот момент Стюарту, когда тот просил моей руки. — Это насчет трастового фонда?

— Нет.

«Тогда, должно быть, относительно свадьбы», — думаю я. До дрожи грустно осознавать, что маме не придется готовить мою свадьбу, — и не только потому, что умрет к тому времени, но и потому, что свадьбы не будет. И пусть это чудовищно и я чувствую себя страшно виноватой, но все же испытываю облегчение при мысли, что мне не придется пройти через это в ее обществе.

— Вижу, вы заметили, что в последние несколько недель дела пошли на поправку, — продолжает она. — Я знаю, доктор Нил говорит, это последний всплеск и прочую ерунду…

Кашель выгибает дугой исхудавшее тело. Протягиваю платок, она, нахмурившись, промокает губы.

— Но, как я сказала, я приняла решение.

Киваю — с тем же сонным выражением, что и отец минуту назад.

— Я решила не умирать.

— О, мама… Господи, умоляю…

— Слишком поздно, — величественно отмахивается она. — Я приняла окончательное решение.

Мама потирает друг о друга худенькие ладошки, словно смывая с них рак. Она сидит, стройная и подтянутая в своей ночной рубашке, нимб светится вокруг ее головы, — и тут до меня доходит. Какая же я дура. Ну конечно, и к собственной смерти мама будет относиться столь же непреклонно, как и к прочим сложностям жизни.