Сердце проклятого - Ян Валетов

Так в жизни Криницкой появился четвертый и пока последний муж — Арон Флейшер, прекрасный врач, прекрасный человек и отец. Первый мужчина в ее жизни, которого не угнетали ни ум жены, ни ее характер, которому и в голову не приходило меряться с ней…

Ну, в общем, понятно чем.

Что казалось особенно странным — профессор Кац и госпожа Криницкая (фамилия Флейшер ее не соблазнила) сумели сохранить дружеские чувства, не превратив многолетний роман, в котором, кстати, не обошлось без приятностей, в выжженное поле битвы. Поздравляли друг друга на праздники телефонными звонками, очень редко — раз в пару лет — могли пообедать вместе, когда Рувима забрасывало в Хайфу, Марину — в Иерусалим или Тель-Авив.

Значительно чаще общались в Сети — хоть интересы профессора давным-давно вышли из военной сферы, а Криницкая была чрезвычайно далека от проблем археологии и истории. Мировая Сеть соединяла их на время, как некий общий знаменатель, то и дело заставляя соприкасаться друг с другом по самым разным поводам.

Сама судьба, некогда бросившая Каца и Криницкую в объятия друг друга, не давала им забыть о существовании давно умершей (или не умершей?) любви. И сегодня, когда Рувим поднял чету Криницких-Флейшеров с постели в неурочный час, Марина не столько удивилась, сколько обрадовалась. Арон же (по вполне понятной причине!) появлением профессора восхищен не был, но из врожденной интеллигентности не только не попытался вытолкать Каца взашей, но и изо всех сил изображал сдержанную радость.

— Кац! — сказала Криницкая, грозно поведя грудью. — Куда ты вляпался? Что это за странные намеки? Какие гости? Мы в Хайфе, а не в Хевроне! Ты ничего не перепутал?

— Мариночка! — попросил профессор почти нежно, — скажи Арону, чтобы он убрал машину с улицы! Он может ее закопать у тебя на клумбе, но это долго! А с каждой минутой вероятность того, что я принесу к тебе в дом неприятности, увеличивается. Это никому не надо, а тебе в первую очередь… Делай, пожалуйста, что я говорю… Я не шучу! Я никогда не был так серьезен! У нас нет времени восхищаться ни твердостью твоего характера, не размером бюста! Он по-прежнему бесподобен, но, РАДИ БОГА, ПОСТАВЬ ДЖИП В ГАРАЖ!

В голосе его явственно прозвучала металлическая нотка, словно кто-то бросил монету в железную кружку.

— Арон… — позвала Криницкая мужа, не сводя при этом взгляда с лица Каца. — Выгони на улицу мой «лексус», пусть станут на его место. — Если это розыгрыш, Рувим, то ты великовозрастный идиот. Если это не розыгрыш, то почему ты еще не вызвал спецназ?

— Когда я позвал на помощь спецназ, то в Иерусалиме едва не стало одним кварталом меньше. Ты слышала о перестрелке на рынке?

— Да! Это ты?!

— Это в меня. Вернее, в нас…

— И вчерашний госпиталь в Эйлате… Рувим, ты взорвал «Йосефталь», чтобы выкрасть оттуда этого раненого?

— Мне приятно, что ты обо мне так хорошо думаешь, но, Марина, я даже в молодые годы старался взрывать только по необходимости. Те, кто может явиться в гости стреляли в палату, где лежал мой племянник. Это он в машине. Он и моя ассистентка.

— Постой, постой… Это о них передавали по всем каналам? В связи с терактом в «Царице Савской»?

— Послушай, — сказал Кац устало. — Я, конечно, далеко не всегда говорил тебе правду, но сейчас… Этого не рассказать в двух словах, в это трудно поверить, но за нами идет настоящая охота. Виной всему — древняя рукопись, которую мы нашли во время раскопок на Мецаде. Погибло много людей, Марина. Я не знаю, кому и зачем это нужно, но даже в Израиле у тех, кто хотел нас убить, была поддержка.

— И где рукопись? Могу я на нее посмотреть?

— Ее нет. Мой племянник, Валентин, потерял ее в пещерах под Иудейской пустыней во время наводнения.

— О, господи! — Криницкая посмотрела на Рувима с жалостью. — В пещерах. После наводнения. Рукописи древние. Теракты. Ты возомнил себя Индианой Джонсом, Кац? На кого ты похож? Побитый, грязный, и еще этот неподобающий возрасту и ученой степени хвост! Ты так и не смог повзрослеть! Я правильно сделала, что тебя бросила!

Огромный, как сарай, «Патфайндер» едва втиснулся в гараж на место компактного кроссовера. Арон припарковал «лексус» на площадке перед домом и принялся помогать Арин выгружать Шагровского с заднего сидения джипа.

— Ну, — сказал профессор миролюбиво, — это еще вопрос, кто кого бросил. Ты зря иронизируешь, иногда правда бывает настолько невероятна, что легче соврать, чтобы тебе поверили…

— Так ты врешь?

— Не тот случай. В доме есть оружие?

— Конечно. Я же израильтянка!

— Ты, прежде всего, бывший сотрудник Моссад. Пойдем в дом. Моему парню надо лечь.

— Девушка тоже твоя родственница?

— Моя ассистентка…

— Хорошенькая для умной ассистентки. Потянуло на молоденьких, Кац?

— Ты когда-нибудь смиришься с тем, что ты не единственная умная и красивая женщина на свете?

Криницкая фыркнула.

— Я все равно красивее и умнее всех. Жаль, что ты до сих пор этого не понял!

— Расскажешь об этом Арону. Ему нужнее, — съязвил профессор, возвращаясь к джипу. — Вера в то, что жена — само совершенство, чрезвычайно укрепляет брак, хотя ослабляет ум, во всяком случае так говорил мой русский друг Беня Борухидершмойер. Главное твое достоинство, Криницкая — чудесный характер. У тебя даже рыбки в аквариуме должны плавать по согласованию с тобой…

— У нас нет аквариума.

— Да? — осведомился Кац. — Действительно, нет? А рыбки плавают?

Он порылся в чреве «ниссана» и извлек из салона короткоствольный автомат, давеча отобранный у охраны госпиталя.

— Нашему роману всегда не хватало этакого киношного боя, Марина. Такого, чтобы я на белом коне, да ты в костюме медсестры…

— Ну, костюм медсестры можно купить в паре кварталов отсюда, — ехидно сообщила Криницкая. — Вот насчет коня я не уверена…

— Ничего, что я здесь? — поинтересовался не без иронии Арон. — Рувим, парень твой мне не понравился. Я его осмотрю сейчас, но, похоже, ему срочно надо в госпиталь.

Они вошли в тенистый дворик, засаженный деревьями и цветами так, что у гостя создавалось впечатления попадания в джунгли.

— Я его только вытащил из «Йосефталя», — сказал профессор Кац. — Ему нельзя в госпиталь. Убьют.

— А умереть от перитонита ему можно? — спросил Флейшер. — На самом деле, при ранении в живот шансы встретиться со Всевышним достаточно велики. Ты же воевал, сам знаешь.

— Сможешь продержать его еще 24 часа?

— Скажу после осмотра. Что ты колол?

— Аугментин, по 500 миллиграммов три раза в сутки.

— Сам додумался или подсказал кто?

— Был там хороший человек, твой коллега. Собрал нас в дорогу.