«Жажду бури…» Воспоминания, дневник. Том 2 - Василий Васильевич Водовозов

выборах во Вторую и Третью думы было не меньше, а даже больше, но в других странах, «кажется, нигде и ни разу он не приносил пока положительных результатов», и на предстоящих выборах в Четвертую думу «ошибка бойкота повторена, очевидно, не будет». Водовозов по-прежнему доказывал, что «задача исторического момента требует не разъединения сил, а их объединения», и «как ни вероятно в более или менее отдаленном будущем расхождение интересов рабочего класса и крестьянства, но ближайшие задачи этих двух классов почти однородны», и так же мало оснований противополагать им себя имеет «городской слой – интеллигенция, приказчики, мещане, мелкие купцы», а масса демократических избирателей горячо поддерживает «всякий призыв к единению между всеми решительными врагами существующего порядка»636.

Но Амфитеатров, взяв сторону Чернова, 17 июня написал Горькому, что «с Водовозовым приходится разойтись», ибо «на редакторском экзамене он провалился безнадежно, а главное, явил уж слишком большое своевольство» и, «никому не показав, напечатал свою статью (явно науськанный), столь вызывающую и программную, что эс-эров и эс-деков-отзовистов она должна была, очевидно, поссорить с журналом». Амфитеатров полагал, что статья Водовозова – «после обмена писем о блоке и визита Кусковой, которая была его депутаткой и с которой мы тут хорошо договорились насчет общей платформы, какие табу соблюдать», – очевидно, «написана не случайно, а с намерением ангажировать журнал» (буквальное повторение тезиса Чернова!), заставить «примириться со свершившимся фактом»637. Горький ответил: «Что Водовозов уйдет – не горе, полагаю, он никогда не казался мне гениальным. И что Кускова не придет – не беда…»638 Увы, «идея блока отцвела, не расцветши», признавался Амфитеатров Горькому 23 июня и добавлял: «Мне и Водовозова, и Кусковой жаль, ибо люди честные и испытанно стойкие, в совершенно опустошенной русской интеллигенции сейчас ценная редкость»639. В тот же день он известил Лопатина: «От Кусковой получил опять очень милое письмо, равно как и от Водовозова (еще не ответное на мое). Жалко мне с ними расходиться. Да и им, видно, очень хочется работать»640.

25 июня Водовозов уведомил Амфитеатрова о своей «отставке», но счел нужным еще раз объясниться: «1) …Вы мне не раз писали, что Вы мне доверяете в известных вопросах чуть ли не более, чем себе; “редакция второго отдела должна остаться за Вами, и я стою на этом решительно”, писали Вы в письме от 1 июня; ввиду этого я смотрел на себя как на редактора второго отдела и соответственным образом себя вел; поэтому я связан целым рядом обязательств, от которых не могу отказаться; в журнал пришли люди в ожидании, что он будет органом определенного направления, которое отстаивал именно я (Кареев, Пругавин, Бонч-Бруевич, Кускова и другие), которые определенно говорят и пишут, что в случае перехода журнала в другие руки они берут свои статьи назад или, по крайней мере, не допускают их исправления другими руками; ввиду этого приобретение журналом ярко эсеровского направления, и даже не эсеровского, а специфически черновского, будет поставлено мне на счет. Таким образом, при всей совокупности данных условий я могу быть в журнале либо членом редакции, либо ничем. Tertium non datur641. 2) Печатать статьи Чернова, да еще без всяких редакционных оговорок, статьи, в которых вся деятельность и моя личная, и всех тех общественных групп, которым я сочувствую и с которыми в течение пяти лет был более или менее близок, огулом объясняется глупостью или слепотой, я не могу»642.

Амфитеатров ответил 3 июля: «Читал Ваше 10‐е письмо с большой грустью. Очевидно, Вы правы: не споемся, ибо из‐за 3000 верст сговариваться мудрено, а сговариваться приходится ежеминутно. Во всем черновском инциденте выясняется между нами полное разногласие и взаимонепонимание. Я не смею и думать о том, чтобы просить Вас об уступках, но, с другой стороны, и Вы не потребуете же от меня, чтобы я вел журнал на линию, которой не могу сочувствовать. Поэтому пришел я к убеждению, что заочно отвечать нельзя за журнал и – уж взялся за гуж, не говори, что не дюж, – надо сосредоточить его редакцию здесь, за границей и вести его как наш заграничный изгойский отклик на русские дела. В этом смысле мы и говорили и пришли к соглашению с П. И. Певиным. На месте, в Петербурге при такой реформе дела понадобится естественным образом только “власть исполнительная”, – роль, которая, конечно, Вас удовлетворить не может и которой я никогда не осмелился бы Вам предложить»643.

Кускова с мужем тоже отказались от участия в «Современнике», о чем она оповестила Водовозова 7 июля: «Сегодня мы написали Амфитеатрову, что после Вашего устранения сотрудничать у него не можем»644. Такое же решение приняли В. Д. Бонч-Бруевич645 и некоторые другие авторы, но еще 3 июля на вопрос В. Я. Богучарского, совсем ли он покинул журнал, Водовозов ответил: «Я вышел, дорогой Василий Яковлевич, только из редакции “Современника”; сотрудником я теоретически остался и имени своего не снял, хотя думаю, что писать не буду и снять его рано или поздно придется. Поступаю я так потому, что вообще не люблю вредить журналу, о котором я не знаю еще ничего, если можно так выразиться, положительно отрицательного в общественном смысле. Журнал пожелал принять окраску черновского миросозерцания, – это его право, и хотя я очень далек от этого миросозерцания, но думаю, что оно имеет свой raison d’être646 и, следовательно, моральное право на существование. Между тем демонстративный выход для журнала, не окрепшего и притом уже перенесшего много испытаний как цензурного свойства, так и в виде демонстративного выхода сотрудников, мог бы быть губителен. Губить его я не желаю, напротив, желаю всякого успеха, хотя в него и не верю. Скорее глупость, чем подлость состоит, конечно, не в том, что в журнале призван давать главную ноту Чернов, а в том, что в апреле говорится мне, Кусковой, Прокоповичу: “приходите княжить и володети” журналом, а в июне говорится: помиритесь с Черновым, предоставьте ему бойкотировать четвертую Думу; а если на это условие не согласны, то уходите; и это говорится как раз после того, как в мае были специальные разговоры о Чернове, и после того, как мы прямо заявляли, что на черновские глупости мы не пойдем». Отмечая, что В. Д. Бонч-Бруевич, Е. Д. Кускова и А. С. Пругавин забрали из редакции свои статьи, у первых двух – «уже набранные», Водовозов замечал: «Не скрою, что я был рад этому, хотя не только ничего не сделал для