Испытание войной - выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов

Более грандиозную операцию на охват крупных сил противника провели 1-й и 2-й Украинский фронты. 4 и 5 марта они перешли в наступление по сходящимся направлениям. В прорыв было брошено сразу несколько танковых армий. К 10 марта передовые части 1-го Украинского вышли к Тернополю и Проскурову, местам столь памятных боев по 1941 г. 29 марта были освобождены Черновцы. Успешно наступал и 2-й Украинский фронт. 10 марта его войска отбили Умань, на следующий день вышли к Южному Бугу и форсировали его с ходу. 31 марта соединения 4-й танковой армии 1-го Украинского установили связь с 40-й армией 2-го Украинского. Все тыловые коммуникации группы армий «Юг» через Польшу оказались перерезанными. В «котле» у Каменец-Подольска оказалась 1-я танковая армия в составе одиннадцати пехотных и десяти танковых и моторизованных дивизий, правда сильно потрепанных, но насчитывавших не менее 200 тыс. человек. Казалось, что состоится реванш за Уманский «котел», где в августе 1941 г. «сварились» 6-я и 12-я армии. Однако сил для уничтожения столь крупной группировки не хватило, и ее главным силам удалось вырваться из окружения. Но выталкивание ее фронтальными ударами потребовало бы куда больше времени и жертв. Обход же заставил противника очистить большой район без сопротивления. При отходе 1-я танковая армия понесла большие потери, и вышедшие из сражения части до пополнения их значились в штабных документах германского командования как боевые группы. А два крупнейших полководца вермахта Манштейн и Клейст были отправлены Гитлером в отставку. Но в незавершенности этой операции, возможно, сказался небольшой опыт подобных маневренных действий у советского командования.

По эффективности применения имеющихся сил зимне-весенняя кампания 1944 г. на Правобережной Украине явилась выдающимся достижением оперативного искусства советского командования. К тому же маневренные операции проводились в период распутицы. Но тут свою роль сыграли широкие гусеницы советских танков, а также проходные «студебеккеры» и «доджи».

К середине апреля 1944 г. линия фронта в основном стабилизировалась от Полесья до Молдавии. Лишь войска 3-го Украинского фронта безуспешно пытались фронтальными атаками сбить заслоны 6-й армии по Днестру. 6 мая Ставка отдала приказ 2-му и 3-му Украинским фронтам перейти к обороне.

Этому приказу предшествовало очередное разнопонимание военных специалистов с «гениальным полководцем», решившим занять особую и опять неудачную позицию. Генштаб стоял за переход к обороне утомленных и ослабленных войск на всех украинских фронтах. Но Сталин настаивал на продолжении наступления, хотя бы на отдельных участках. Поэтому 2-му и 3-му Украинским фронтам пришлось еще несколько недель вести бесполезные атаки и нести напрасные потери.

Но урок Верховному опять впрок не пошел.

В июле 1944 г. вновь перешел в наступление 1-й Украинский фронт. Предстояло совместно с правым флангом 1-го Белорусского фронта очистить от врага западную часть Украины. Наступление развивалось по уже привычной схеме. Сильное сопротивление немецких частей в тактической зоне обороне, потом прорыв советских подвижных соединений и выход их на оперативный простор. Через несколько дней в районе Бродов была окружена первая крупная группировка противника. К 20 июля Львов был охвачен с севера и с юга. Создалась ситуация, имеющая разные варианты своего продолжения. Представителем Ставки на 1-м Украинском был Г.К. Жуков. В мемуарах он приводит очередной факт расхождения во взглядах с Верховным: «22 июня в разговоре с И.С. Коневым мы согласились, что захват 3-й танковой армией тыловых путей на реке Сан заставит противника оставить Львов. По существу, мы оба пришли к выводу, что сдача немцами Львова дело почти решенное, вопрос лишь во времени – днем позже, днем раньше. Однако на рассвете 23 июля мне позвонил И.С. Конев и сказал:

– Мне только что звонил Верховный. Что, говорит, вы там с Жуковым затеяли с Сандомиром? Надо прежде взять Львов, а потом думать о Сандомире…» (1, с. 574–575). Тогда Сталину позвонил сам Жуков, но Верховный остался неумолим: сначала Львов, а потом уж… Парадоксально, но повторялась ситуация 1914 г., да и 1920 г. тоже! Точно также в ходе Галицийской наступательной операции возникла дилемма – брать армии генерала Рузского Львов с фронта или повременить, продолжая двигаться в обход на перехват тыловых коммуникаций главных сил австрийской армии, наступавших на Люблин. И тогда, в августе 1914 г., возобладало нетерпение. Львов взяли. Австрийцы же успели уйти из-под удара. Нечто подобное происходило и в 1920 г. Тогда внимание Южного фронта всецело оказалось прикованным к Львову, и никакие призывы Тухачевского уделить главное внимание движению на соединение с его силами ради общего и куда большего дела не помогли. Сталин и в 1920-м и в 1941-м предпочитал синицу в руках туманным материям стратегии.

«Ближнецельный» подход к наступлению у Сталина можно проследить почти по всем операциям. Войскам сначала предписывалось взять, например, Орел, а потом овладеть орловским выступом. Сначала взять Белгород, потом Харьков. Сначала освободить Ростов, потом Донбасс. Предварительно очистить Таманский полуостров, чтобы затем уже заняться Крымом… Исключений я не нашел. Сталин за всю войну не выдвинул ни одной идеи на охват. Искусный в политике, в оперативных вопросах он демонстрировал уровень самого заурядного штабиста-перестраховщика.

В апреле 1944 г. на совещании в Ставке было принято принципиальное решение о переносе главного удара летом с Украины в Белоруссию. 30 мая Сталин утвердил окончательный вариант боевых действий по разгрому группы армий «Центр», к которому привлекались войска четырех фронтов – 1, 2, 3-го Белорусских и 1-го Прибалтийского. К началу операций удалось достигнуть невиданного до сих пор перевеса сил над противником: в людях в два раза (2,4 млн против 1,2 млн человек), в артиллерии в 3,8 раза (36,4 тыс. стволов против 9,5 тыс.), в танках и САУ в 5,8 раза (5,2 тыс. против 900), по боевым самолетам в 3,9 раза (5,3 тыс. против 1350). Это гарантировало успех.

По плану, удары фронтов наносились по сходящимся направлениям, что, как доказал опыт, наиболее эффективно способствует крушению стратегической обороны противника. Этому благоприятствовала и конфигурация линии фронта. Она шла дугой на восток в виде выступа в районе Орши, и немецкие фланги в полосе Полоцк – Витебск на севере и Мозырь – Рогачев на юге были чрезвычайно соблазнительны для удара. Но сходящиеся удары порождали проблему окружения, которая чрезвычайно волновала наш Генеральный штаб, вынужденный чутко улавливать настроения и оперативные представления Верховного. В чем же конкретно заключались эти опасения применительно к Белорусской операции? Если способы прорыва тактической обороны противника были уже достаточно ясны, то формы дальнейших действий вырисовывались по-разному. «Никаких сомнений не вызывал район Витебска, – вспоминал С.М. Штеменко. – Здесь оперативное положение советских войск, глубоко охвативших этот укрепленный центр, делало наиболее целесообразным окружение с одновременным дроблением и уничтожением вражеской группировки по частям. Применительно же к другим направлениям термин «окружение» не употреблялся. В отношении способов действий, так же как и в операции «Румянцев» (Белгородско-Харьковская операция. – Б.Ш.), проявлялась большая осторожность. Опыт, добытый в битве под Сталинградом и других крупных сражениях, свидетельствовал, что окружение и ликвидация окруженного противника связаны с расходом большого количества войск и боевой техники, с потерей длительного времени. А любое промедление на столь широком фронте наступления, как в Белоруссии, давало врагу возможность подвести резервы и парировать наши удары. Учитывалось и то, что своеобразная лесисто-болотистая местность, на какой развертывалась Белорусская операция, не позволяла создать сплошное кольцо окружения» (2, с. 305).