Царица Шаммурамат. Полёт голубки - Юлия Львофф

И она подвинулась на своём шёлковом ложе, освобождая для Нина место.

— Знаешь, по-моему, судьба недаром свела нас, — вела дальше Ану-син, заметив, как от её близости в глазах царя вспыхнуло желание. — Ты — царь, правитель самой могущественной в мире державы, а я, любимая жрица владычицы Иштар, быть может, самая надёжная опора твоего трона, мы принесём друг другу счастье.

Она выдержала паузу, и на её сияющее счастьем лицо вдруг набежала тень.

— Но я по-прежнему остаюсь чужой в Ассирии, — вздохнув, с грустью в голосе продолжила Ану-син, — я — дочь иной страны. Аккад, моя родина, должен снести судьбу, которую ему уготовили боги, однако я, смертная женщина, хотела бы пригубить из той чаши, которую ты мог бы разделить со мной. Вот только я не знаю, захочешь ли этого ты? — И она сделала движение, как будто желая встать.

— Что означают твои слова, любовь моя? — не понял Нин и поймал её руку.

— Что они означают? — переспросила Ану-син, обворожительно улыбаясь и глядя в его глаза. — Сейчас объясню. Я знаю, что ассирийцы никогда не возводили на трон своего царства женщину и что главная жена правителя никогда не звалась царицей. Разве хоть одна женщина способна занять место мужчины-царя, которому все должны поклоняться как богу? Могу ли я сказать больше, не преступив запретов, налагаемых древними традициями и закоснелыми законами? Если ты, мой царь, позволишь, я скажу, пожалуй, лишь одно: прошу тебя, надень на меня корону, великий Нин, сделай меня своей царицей — хотя бы ненадолго, пусть всего на несколько дней! Позволь вместе с тобой испить из чаши власти! Я приму её как твой дар, и корона царицы Ассирийской державы будет мне тем более драгоценна, что я получила её из твоих рук! Из рук достойного царя, моего благороднейшего Нина, великодушного и милосердного, — такого, каким только может быть великий покоритель мира!

Голос Ану-син умолк, но в сердце Нина он продолжал звучать, заворожив его нежностью и страстью. Однако чудо творил не только её голос: от волос и тела Ану-син исходило благоухание, в чёрных сумеречных глазах мерцали и вспыхивали огни, точно всполохи зарницы в жаркую летнюю ночь, — царя повлекло к ней с непреодолимой силой.

Он схватил её уже за обе руки, привлёк к себе и страстно поцеловал.

— Ану-син, ты знаешь, как я люблю тебя… Я люблю тебя, божество моё… Никогда ещё я никого так не любил… — пылко шептал Нин. — Ради твоего желания я сам готов стать твоим подданным и во всеуслышание назвать тебя своей царицей!.. Твоей красоте и очарованию я могу простить то, чего не простил бы преданности, благородству или раболепию придворных. Воистину, могущественная сила — ум и чары прелестной женщины! Даже великие правители забывают перед ними свои клятвы не отступать от традиций и законов страны. Я сделаю тебя своей царицей, Ану-син!

Ану-син с томной улыбкой откинулась назад в его объятиях и посмотрела на него своими изумительными бездонными глазами, в которых утонули воля и хладнокровная рассудительность Нина.

— Ану-син… — раздумчиво повторила она следом за царём своё имя. И затем, чуть тряхнув волосами, спросила: — «Царица Ану-син» звучит не слишком торжественно, как ты думаешь, мой повелитель?

— Как же мне тебя называть? — удивился Нин.

— Зови меня… — начала Ану-син.

И тут само по себе, из далёких дней детства пришло на память имя — диковинное, сказочно прекрасное, сладкое как финиковый мёд, звучное как взмывающая ввысь песня, благоуханное как аромат цветущих деревьев. Шаммурамат — «голубка» — так называл её отец, пастух-сириец Сим, когда его, кроме неё, никто не слышал…

— Шаммурамат? — переспросил царь после того, как Ану-син назвала ему своё чужеземное, волшебно звучащее имя, и потом несколько раз повторил его одними губами — точно пытался распробовать на вкус.

Что ж, — сказал себе Нин, отдавая должное мудрости своей избранницы, — она снова оказалась права. Новое необычное имя только подчеркнёт её очарование и придаст значимости новому не только для неё, но также для подданных, сану…

Спустя несколько дней, как и было условлено, подданные ассирийского царя собрались в самом большом зале ниневийского дворца — Зале Приёмов. Согласно дворцовой иерархии, каждый занял определённое ему место, а посредине этого великолепного собрания возвышался на подиуме украшенный драгоценностями трон.

Лишь чиновники из близкого окружения Нина знали, для чего им велели собраться; остальные, судя по их растерянным или вопрошающим лицам, были озадачены. Удивление присутствующих возросло, когда царь вошёл в Зал Приёмов вместе со своей главной женой. Удивление читалось и на лице старшего дворцового распорядителя: по заведённому порядку только царь мог войти в Зал Приёмов, где присутствовали одни мужчины. Потом возникла непонятная суматоха, церемония с участием супружеской четы всё никак не начиналась. После того, как первый советник царя передал дворцовому распорядителю указания, тот остолбенел и едва не выронил из рук свой жезл. Служители тотчас заметались по залу; кто-то выбежал в галерею. Через несколько минут придворные, стоявшие в первых рядах, поняли причину их смятения: рядом с троном царя установили ещё один трон.

Придворные были удивлены, нет, ошеломлены, они не верили своим глазам. Торжественно объявив о том, что в очередной раз «царю царей, могущественному пастырю ассирийского народа» владыке Нину его богом-покровителем Ашшуром подарены царственность и могущество, верховный жрец Энлиля подал государю корону.

Нин приблизился к Ану-син и поднял с её головы диадему в виде широкого золотого обруча, украшенного листьями, розетками и кольцами. Ану-син, чьё лицо было скрыто одной лишь полупрозрачной кисеёй вуали, тряхнула головой — тяжёлый узел волос, до того скреплённый гребнем из обруча, распустился, и тёмные шелковистые волны хлынули вниз, точно плащ прикрыв изящную женскую фигурку.

— Прими свою корону, царица! — громко произнёс Нин. — Прими её из рук твоего мужа и повелителя, твоего возлюбленного и защитника; клянусь Ашшуром и всеми богами-покровителями Ассирийского царства, я не отниму её у тебя, а надену так, что она будет крепко держаться на твоей голове. Возьми же свою корону, о царица! Теперь мы вместе будем заботиться о благе и процветании нашего великого царства!

С этими словами он возложил корону, поданную ему жрецом Энлиля, на голову Ану-син и замер, любуясь, опьянённый жарким дыханием её красоты. На какое-то время в зале воцарилась тишина. Затем царь взял Ану-син за руку и повёл к одному из тронов, а хор жрецов тут же принялся восхвалять царственную чету.

— Я — властелин Ассирии божьей милостью и наместник бога Ашшура на земле, — раздался под сводами Зала Приёмов громкий торжественный голос Нина, — и моими устами вся страна, которой я правлю, клянётся в верности этой женщине, которая отныне станет царственной владычицей Ассирии! Царицей Шаммурамат!

Как обычно бывало в дни коронации, во всей стране царило приподнятое праздничное настроение. По приказу царственной четы вокруг храмов установили сотни столов с угощением, и каждый желающий мог взять себе сколько угодно лепёшек, варёных бобов и гороха, сушёных фиников, сочных фиг и краснобоких персиков. В чаши и кубки, которые горожане приносили с собой, щедрым потоком лилось финиковое и плодовое вино, ячменная и ржаная сикера.