Летняя книга - Туве Марика Янссон

довольно долго. Он снова тронулся, и Виктор увидел на перроне своего отца, они приближались друг к другу, приближались совсем медленно.

О предупреждениях

Перевод Л. Брауде

Когда-то давным-давно, во времена моей ранней юности, в городе, где я выросла, жила удивительная женщина; звали ее Фрида Андерссон. Жила Фрида одиноко, в домике на окраине, но в городе у нее имелись дочь и внучка. Иногда летней порой они навещали ее, но по мере того как Фрида вела себя все более и более странно, они стали ее избегать.

Понимаете, Фриду мучили угрызения совести, это превратилось в одержимость, избавиться от которой ей никто не мог помочь. Что бы плохое ни случалось в городе, она полагала, будто это ее вина. Если несчастий вокруг недоставало, она начинала печалиться обо всем, что удавалось прочитать в газетах, и тогда, само собой разумеется, не было конца страху Фриды, что все это по ее вине. Страхи ее становились все сильнее и сильнее. В конце концов она только и делала, что сидела у себя на крыльце и плакала.

Я понимаю, что вам трудно мне поверить, но, как ни абсурдны были заблуждения Фриды, они сделались для нее горькой действительностью. Что-либо объяснить или убедить ее было невозможно, а строгость вообще бесполезна. Теперь – задним числом – я думаю, что, пожалуй, нам надо было бы согласиться с ее заблуждениями, но мы этого не сделали. Когда никто не разделял ее опасений, она находила утешение в том, что сбывались приметы; разбитое зеркало, ножи, лежащие крестом… – примет и предзнаменований сколько угодно, если только обладаешь чутким слухом и готова воспринимать веление свыше, которое постигаешь с непривычки. Понятно, что Фрида должна была стать благодарной жертвой городских детей, но этого не случилось. Они были ею очарованы. Всякий раз, когда случалось несчастье, ребята мчались к Фриде, чтобы услышать от нее страшные подробности происшедшего. Она обладала могучей фантазией и в самом деле умела рассказывать.

Мне кажется, что дети часто помогали ей, помогали, возможно, гораздо больше, нежели все ее суеверия.

Мне было в то время семнадцать лет, и, естественно, я знала довольно много о жизни, у меня было естественное желание противоречить и, если есть возможность, поспорить. Странно, что я все-таки нравилась Фриде. Прекрасными летними вечерами мы сидели у нее на крыльце, и она рассказывала мне о том, что должно было произойти. Она серьезно предупреждала меня о неизбежном, о той угрозе, которая подступает все ближе и в конце концов оборачивается катастрофой и у которой, в свою очередь, всегда имеется причина.

– И это, ясное дело, ты, – говорила я иронично.

– Естественно, – отвечала Фрида и брала меня за руку. – Знаешь, в пятницу утром прилетела большая белая птица и три раза постучала клювом в окно кухни. И что случилось? В Калифорнии произошло землетрясение.

Я в то время читала умные книги и пыталась разобраться в ложных причинах и следствиях, а также в природе сомнительных истин, что влекли за собой самолюбование и бог знает что еще. И Фрида, дружески глядя на меня, качала головой и говаривала:

– Ты, пожалуй, научишься… Но на это потребуется время!

Я пыталась летом соблазнить ее визитами дочери и внучки, но нет: ребенок мог свалиться в колодец, или попасть в трясину, или проглотить рыбную косточку и задохнуться. Тогда я, устав, отправлялась восвояси.

Тем самым летом была взорвана новая проселочная дорога; этим занималась городская фирма. Сначала раздавался специальный сигнал, а потом слышался грохот. К этому со временем привыкли.

Несчастье вызвало настоящую сенсацию в округе. И ни один человек не мог понять, что Фрида попросту не могла усидеть дома, когда раздавался свист… И если она не верила предупреждениям муниципалитета, то где оказались все ее предчувствия и приметы, ведь не было ни малейшей надобности получать по голове обыкновенным булыжником! Я пошла в больницу, и мне сказали, что побеседовать с ней можно всего лишь несколько минут.

Разглядеть Фриду под широкими повязками было трудно; я держала ее за руку и ждала.

В конце концов она прошептала:

– Ну что я говорила? Теперь ты мне веришь?

– Разумеется, Фрида! – ответила я. – Все будет хорошо. Теперь тебе нужно лишь отдохнуть и не беспокоиться.

Тогда Фрида отчетливо и ясно сказала:

– Ты попала в точку. Знаешь, впервые в жизни я ни о чем не беспокоюсь. Ощущение просто удивительное. А теперь я немного посплю. Пока.

Дети со всего города присутствовали на похоронах Фриды. Казалось, они с нетерпением чего-то ждут. Но ничего примечательного не случилось, кроме того, что к самому вечеру разразилась гроза.

Эммелина

Перевод Л. Брауде

Когда старая фрёкен с четвертого этажа перестала гневаться и мирно почила вечным сном, соседи чрезвычайно заинтересовались, что же будет с огромной квартирой в доме, построенном в начале века, где она прожила девяносто лет. Вскоре стало известно, что квартира перейдет к Эммелине, девятнадцатилетней девушке, своего рода компаньонке, попросту присланной из конторы по найму, стало быть, вовсе и не родственнице. Откуда прислуге удалось разнюхать это, никто не знал, но, во всяком случае, не от Эммелины, которая никогда не говорила ни единого слова о самой себе, да и вообще по большей части молчала.

Как бы там ни было, завещание едва ли было продиктовано чувством преданности или благодарности. По словам той же прислуги, компаньонкой старой фрёкен с неменьшим успехом могла быть кошка, а Эммелина пусть даже и заботилась о старухе совершенно безупречно, однако делала это как будто по рассеянности. Чаще всего она сидела возле ее кровати и читала вслух до тех пор, пока старая фрёкен, разозлившись, не требовала новую книгу, и постепенно ею обуревало лишь желание знать, что же будет в конце. Если ты прислуга и постоянно ходишь взад-вперед, то кое-что и слышишь, и видишь. Бедняжка старая фрёкен пыталась расшевелить эту Эммелину, заставить ее как следует разозлиться, день и ночь звонила в колокольчик, требуя что-нибудь, совершенно ей ненужное, и жаловалась на то или на это… Но нет, такую, как Эммелина, ничем не проймешь, и с такими, как она, вечно тихими да спокойными, дело неладно, это ясно.

– Даже страшно как-то, – говорила, понизив голос, прислуга, – от нее, этой Эммелины, у меня иногда мурашки по спине бегают, да так жутко-прежутко.

Но вот прошло полгода, а Эммелина продолжала жить в большой квартире. Она ничуть не изменилась, все шло по-прежнему, как во времена старой фрёкен. Эммелине, казалось, были по душе эти мрачные