Летняя книга - Туве Марика Янссон
Шрифт:
Интервал:
– Что ты имеешь в виду?
– А ты разве не знаешь? Она умерла во сне…
– А ты забавная, – сказал Давид. – Что бы ты читала мне, когда настал бы мой час?
Она ответила:
– Я читала бы тебе Книгу Судеб.
Давид засмеялся, так редко удавалось кому-нибудь развеселить его, сохраняя при этом абсолютно серьезное выражение лица.
Войдя в мрачную, забитую мебелью квартиру, Давид испугался.
– Но, Эммелина, – сказал он, – ведь здесь жить нельзя!
– Это не важно, – сказала она. – И потом, я тут надолго не останусь.
Хрустальные шарики были очень красивые, некоторые прозрачные, другие подернуты туманной дымкой.
– Прекрасное увлечение, – сказал, улыбнувшись, Давид. – Что ты видишь в них: то, что тебе хочется? Заглядываешь ли ты хоть иногда в будущее?
– Нет, – ответила Эммелина, – они пустые. Поэтому я могу смотреть на них сколько угодно.
Давид опечалился, он подумал, что Эммелине необходимо встречаться с людьми. Ему надо свести ее со своими друзьями, и прежде всего с Ингер и Инес.
Те приняли Эммелину довольно дружелюбно, вроде как приятную диковину, достойную того, чтобы войти в их общество и получить их покровительство, но всерьез они к ней не относились. Они не называли ее кратким именем, она так и осталась Эммелина; имя это было старомодным и забавным, стоило его сохранить. Но чаще всего ее называли «дружок». Бывало, они говорили друг с другом, не обращая внимания на Эммелину, словно ее вообще среди них не было, однако ничего дурного при этом не думали. Но иногда, когда слово брала она, они тотчас же замолкали и внимательно наблюдали за ней в некоем напряженном ожидании. Но то, что могла сказать Эммелина, вовсе не казалось им чем-то примечательным, и почти с облегчением они продолжали беседу без нее.
Ингер говорила:
– Разумеется, она милая и приятная, но не кажется ли вам, что она чуточку наивна? И подумать только: что, если ей не хватает чувства юмора?
Ингер была высокой и красивой женщиной, она вела точный счет мужчинам, с которыми спала, не могла окончательно расстаться с ними и постоянно приглядывала, чтобы они не натворили глупостей, разумеется, кроме тех, что никак не избежать. В один прекрасный день она спросила:
– Давид, ну как ты, теперь тебе лучше?
И он с чувством острого презрения к себе вспомнил тот день, когда пришел к Ингер и рассказал ей о своих бедах и даже плакал в ее объятиях.
Теперь же он враждебно ответил:
– И почему, по-твоему, мне должно быть нехорошо?
– Дорогой, – сказала она, – я знаю, ты такой гордый. Но обещай мне больше не думать ни о чем плохом. Не будешь? Ну хорошо, тогда я спокойна.
Он крепко прижал ее к себе, и она, зная его слабость, стала невероятно деликатна и тактична. И уже невозможно было обижаться на нее, потому что она так ясно и откровенно, так безоглядно была добра.
На работе ничего к лучшему не изменилось. Давид опаздывал только иногда, бывал вежлив с покупателями, а в его знаменитые анекдоты вкрался оттенок иронии, что стало мешать покупателям.
– Да что с тобой? – спросил его шеф, спросил чрезвычайно любезно, потому что Давид ему нравился.
И Давид вдруг понял: ведь он как-то ненароком, как сказал бы Кнут, сделал все, чтобы его выгнали с работы. Но страх снова одолел его, и он пообещал собраться с силами и попытаться начать все сначала.
Однажды, когда Давид и Эммелина сидели за своим обычным столиком в кафе, он преподнес ей в подарок стеклянный шарик. Если встряхнуть этот шар, то внутри его над маленьким швейцарским домиком с окошками начинала бушевать метель, которая мало-помалу медленно утихала.
– Нравится тебе шар? – спросил он.
Эммелина улыбнулась и дотронулась до его руки.
Жест был дружеский, но напоминал то восторженное снисхождение, которое вызывает простодушный дар ребенка.
Все остальное время ужина Давид промолчал, а она не спросила, почему он перестал есть.
Внезапно он разразился:
– Тебе ни до чего нет дела!..
Эммелина внимательно посмотрела на него, она выжидала.
Он продолжал:
– Эммелина, что ты думаешь делать со своей жизнью, со своей единственной жизнью? Ты ведь не можешь лишь расточать время!
– Но мне хорошо! – сказала Эммелина.
– Конечно же! Цветок, который пытается расти в подвале! Неужели нет ничего, что тронуло бы тебя всерьез, ничего, что тебе хотелось бы делать? Делать что-то, быть может, собственными руками? Найти идею, которая важнее и значительнее, нежели ты сама? Понимаешь?
– Да, – ответила Эммелина.
– Послушай меня! Вот если ты сейчас получила бы возможность исполнить одно-единственное желание, как в сказке, ну ты знаешь… загадать что угодно, но только один-единственный раз, что бы ты себе пожелала? Петь лучше всех или узнать все, что можно, о звездах или о том, как делают часы, строят пароходы, да что угодно!
– Не знаю, – ответила Эммелина. – А ты, ты сам?
– Вставай, пойдем! – резко произнес Давид. – Здесь нечем дышать.
Они пошли по улице, мимо мастерской Кнута, уже закрытой, и направились дальше в парк. Моросил мелкий дождик. Пока они шли под деревьями, Давид начал говорить о тех муках, что приносит ему работа, он выплеснул наружу все свои несчастья, но говорил о себе в третьем лице. Когда он замолчал, Эммелина сказала:
– Жаль его. Но если он слишком слаб, для того чтобы жить, ему, быть может, было бы лучше умереть.
И тогда Давид испугался.
Однажды вечером, когда Давид с Эммелиной были дома у Инес, случилась одна неприятность. После ужина Инес заговорила о своем новом вечернем платье.
– Подождите немного, – сказала она, – я надену его. А вы будьте абсолютно откровенны!
Все стали ждать, и наконец Инес вошла.
Эммелина сказала о платье:
– Оно очень красивое. – И добавила, словно сделав короткую заметку на полях: – Но тебе оно не идет.
Потом, уже на улице, Давид заметил, что ее последние слова были, пожалуй, совершенно неуместны.
– Не могла бы ты немного солгать, чтобы сделать человеку приятное?
– Конечно могла. Но пока еще нет…
– Не понимаю тебя, – сказал Давид. – Я только знаю, что ты могла бы попытаться быть учтивой с моими друзьями.
Не лучше вышла история и с Ингер. У нее в большой клетке жили канарейки, и за одной из них, общипанной и жалкой, гонялись по всей клетке другие птицы, и Ингер спросила:
– Что мне делать с этой маленькой бедняжкой?
– Убить ее, – посоветовала Эммелина.
– Но я не могу! Может, перья еще отрастут…
– Никогда они не отрастут, – сказала Эммелина.
Отворив клетку, она быстро
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!