Великие тайны океанов. Тихий океан. Флибустьерское море - Жорж Блон

вошел с берега в море в точке, лежащей на 9° 5' северной широты и 79° 35' западной долготы. На берегу за его действиями внимательно следили двадцать семь человек, облаченных в такие же доспехи, вооруженных пиками и арбалетами, в окружении дюжины крупных собак.

Командир сделал несколько шагов и, зайдя по пояс в море, прокричал фразу, потонувшую в приветственных криках его спутников. Васко Нуньес де Бальбоа, губернатор испанской колонии Дарьен, провозгласил Тихий океан владением короля Испании. Раскинувшийся между континентами океан в те времена именовался Южным морем.

Бальбоа и двадцать семь его спутников были остатками отряда в сто девяносто человек, вышедшего двумя неделями раньше с атлантического побережья в поход через узкий перешеек, соединяющий две части Американского континента.

Короткое время спустя после описанной церемонии Бальбоа был обезглавлен в результате навета, подстроенного его верным помощником Педрариасом. Шестью годами позже, 15 августа 1519 года, в праздник Успения Богородицы, сам Педрариас стоял на коленях в месте, куда дошел Бальбоа. Тот день считается официальной датой основания Панамы, первого города, построенного белыми пришельцами на Американском континенте.

К 1669 году все путешественники, побывавшие в Панаме, описывали ее как Голконду, место сказочных наслаждений. Действительно, город насчитывал тогда 10 000 жителей и славился своим богатством. Корабли любого тоннажа входили в его порт и отплывали из него. Деревянные, искусно покрашенные дома окаймляли широкую бухту. Но в городе было немало и каменных строений – церкви и монастыри, а также так называемые королевские здания, расположенные на вдающемся в море полуострове, отделенном от континента широким и глубоким рвом. Там, в частности, располагалась казначейская палата, куда свозили добытое в Перу золото. Среди обитателей Панамы многие успели нажить крупные состояния. Дома богатых купцов, военных и гражданских служащих высокого ранга блистали великолепием, их жены щеголяли друг перед другом сказочными драгоценностями.

Защищал город, а вернее, полуостров с «королевскими» зданиями один-единственный форт. В 1573 году отряд из восемнадцати белых и тридцати негров под командованием знаменитого пирата Фрэнсиса Дрейка напал в каких-то двух лье от пригородов Панамы на караван мулов, регулярно перевозивший золотые слитки через перешеек в Пуэрто-Бельо. Но на сам город они не осмелились напасть.

Карта Панамы и Дарьенского перешейка. 1697

Панама стала очередной целью, куда замыслил отправиться адмирал Морган.

– Ваш прожект мне нравится, – мялся губернатор Томас Модифорд, – но мне было бы желательно получить известие о провокации с испанской стороны. Панама – слишком большой кусок, чтобы Лондон проглотил его просто так.

– Лондон проглотит любой кусок, если приправить его соусом из золотых дукатов, – отвечал адмирал.

В конце 1669 года Морган обладал значительным влиянием и мог позволить себе вольно беседовать с любым лицом, в том числе и с губернатором. Он только что купил на Ямайке огромное поместье Терра-де-Данке, впоследствии нареченное Долиной Моргана. Добыча от маракайбской операции была немалой, хотя и уступала той, что досталась ему после похода в Пуэрто-Бельо. Обогатились и сэр Томас, и влиятельные придворные, и лондонские банкиры, положившие в свои подвалы кругленькие суммы. Модифорд вновь – в который уже раз – терзался между страстью к дукатам и страхом потерять насиженное место.

– Потребуется тщательная подготовка, – предупредил он Моргана.

– Я сделаю все необходимое, у меня есть в Панаме надежные люди. Но мне потребуется тысяча хорошо вооруженных бойцов. И толковые командиры, ибо придется вести подлинные баталии. Я наметил употребить в деле нескольких плантаторов, служивших в Европе офицерами. Постараюсь не пренебречь никакой малостью и, как только буду готов, выступлю незамедлительно.

Эдвард Фэншоу. Панама. Вид Старого города. 1850

Морган намеренно не упомянул об одной детали, побуждавшей его к действию, – о вызове, брошенном им из Пуэрто-Бельо панамскому губернатору: «Через год я приду к вам за своим пистолетом». Меж тем прошло уже семнадцать месяцев. Конечно, блестящий успех заставил бы забыть об «опоздании», но поход нельзя было откладывать.

Прошла зима, за ней весна 1670 года. Все это время Порт-Ройял не пребывал в забытьи. Деловая жизнь пиратской столицы неслась в темпе, заданном мощным импульсом маракайбской операции. Ямайка ввозила со всей Европы мануфактурные товары и строительные материалы, экспортируя сельскохозяйственную продукцию. Основанные флибустьерами мелкие и средние предприятия не испытывали особых трудностей. Среди толпившихся на рейде торговых судов то и дело появлялся юркий парусник с торчащими орудиями, и в тот же вечер в тавернах и притонах Порт-Ройяла бушевало веселье. Оно, конечно, не шло в сравнение с вакханалией, следовавшей за возвращением крупной экспедиции, но деньги текли в Порт-Ройял постоянно.

В середине июня Морган явился к губернатору с сообщением, что все готово. В ближайшие же дни произошла провокация, о желательности которой настоятельно намекал сэр Томас Модифорд. Факт был злонамеренный, неопровержимый, и Морган был совершенно к нему непричастен. Испанское военное судно высадило на северном берегу Ямайки небольшой отряд, тот сжег несколько хижин и взял пленников. 29 июня собранный Модифордом совет острова единодушно принял резолюцию о выдаче Моргану поручительства для борьбы с испанскими войсками на суше и на море, а также для «совершения любых деяний, необходимых для сохранения спокойствия и процветания владений Его Величества в Вест-Индии».

5 июля некий испанский капитан, присвоивший себе титул «адмирала по борьбе с англичанами», прибил на дереве, высившемся на западной оконечности Ямайки, записку, в которой брал на себя ответственность за совершенные три недели назад бесчинства, а также провоцировал флибустьерского адмирала попробовать справиться с ним. Морган отдал приказ о мобилизации.

Большой сбор возле Коровьего острова накануне отплытия армады к Панаме не походил на приготовления союзников на британском берегу к высадке в Нормандии во Второй мировой войне. Однако не следует и преуменьшать его масштабы. Участники были охвачены возбуждением ожидания большого дела, всем не терпелось услышать приказ командования. Два десятка кораблей вышли из Порт-Ройяла, другие присоединились к ним во время остановки в Порт-Гогоне, на южном берегу Санто-Доминго. Что ни день туда подходили новые суда. Гавань являла собой удивительное зрелище: одни суда стояли на якоре посреди бухты, другие лежали на боку на прибрежном песке, на третьих чинили такелаж, поднимали и опускали паруса. На сбегавшем к морю широком лугу появились шатры и хижины, сколоченные из досок или сложенные из пальмовых ветвей; дымились очаги. И море, и суша кишели народом.

Корабли лежали на песке. Они не были выброшены на берег ветром или течением – каждый экипаж «килевал» свое судно. Эта деликатная операция заключалась в том, чтобы, положив судно на один