Оружие возмездия - Олег Маркеев

Дубанов же раскраснелся так, словно его распирал гипертонический криз. То и дело размазывал по лицу пот, отчаянно сопел и долго переводил дух после каждой рюмки. За Корзуном ему было не угнаться, да и так по всем статьям он уступал холеному и манерному москвичу, как «жигуленок» шестисотому «мерседесу».

— К рыбакам не поеду, — неожиданно заявил Корзун за кофе. — Нет настроения с народом общаться. Начнут водку хлестать… И рыбой там все, наверное, провоняло. Бр-р!

— А куда? — с готовностью отозвался Дубанов.

— Не знаю. Придумай что-нибудь. — Корзун долгим взглядом уставился Алле прямо в глаза.

Она скромно потупилась, а душа просто зашлась от счастья.

— Можно в баньку, — предложил Дубанов. — У меня домик на берегу залива. Сауна хорошая. Не Сандуны, конечно, но тебе понравится.

Корзун пощипал михалковский ус и обратился к Алле:

— Как идея?

Алла сделала вид, что взвешивает все за и против. Сегодня только полная дура из детсада для олигофренов не знает, зачем приглашают в сауну.

— А почему бы и нет? — после секундного размышления ответила она.

Корзун уже по-хозяйски, но не нагло, а уверенно взял ее под локоток. Из клуба вышли втроем. Официантки от зависти вытянули лица и проводили Аллу испепеляющими взглядами.

Когда-то Евгений Корзун был разведчиком. Он окончил журфак Ленинградского университета, но имея в активе год агентурной работы в студенческой среде, в газету работать не пошел, а прямиком отправился в Минскую высшую школу КГБ. Свою роль сыграли рекомендации куратора, характеристика комсомольской организации и наличие не судимых и благонадежных родственников.

Родня у Евгения наполовину состояла из шахтеров Новокузнецка, наполовину из потомственных рабочих питерского «Арсенала». В этой среде высшее образование испокон веку считалось возможностью «выйти в люди», а Евгений шагнул дальше всех, попав в стройно-безликие ряды номенклатурных мальчиков.

Он довольно быстро сообразил, что пролетарское происхождение, с одной стороны, большой плюс, с другой — равновеликий минус. В итоге получался ноль. Ровно столько шансов у него было на настоящую успешную карьеру. Прошли сталинские времена, когда наркомами становились в тридцать лет. По Кремлю шаркали полупарализованные руководители, на местах рулили пенсионного возраста начальники и места освобождать не спешили. Оставался проверенный способ сделать карьеру через брак, но дочки генералитета морщили носик, узнав о пролетарском происхождении Корзуна. К тому же по результатам неизвестных Евгению тестов его включили в группу будущих нелегалов, и с женитьбой пришлось повременить.

Правда, по результатам тех же тестов из группы его исключили незадолго до выпуска. За кордон пришлось ехать легально, как журналисту-международнику, предварительно женившись на девушке с хорошей анкетой. На супругу Евгений с тех пор смотрел как на неизбежное зло.

Из всего курса спецдисциплин, прослушанных в Высшей школе, Евгений уяснил, что главное в разведке, как и у во всяком криминальном ремесле — не попадаться. Войти в анналы разведки, отсидев лет двадцать за шпионаж, в его планы не входило. Если особо не раздражать своей активностью контрразведку страны пребывания, а руководителя резидентуры не доводить безумными инициативами, то весь срок командировки проведешь без особых проблем. Вернешься домой с трофеями в виде импортного барахла, с новыми впечатлениями и непередаваемым обаянием выездного человека. За возможность выезжать, за счастливый жребий служить родине за ее пределами Евгений был согласен терпеть все, включая жену.

Девяносто первый год поставил точку в карьере разведчика. Евгений Корзун сначала растерялся. В стране и в мозгах людей произошел форменный переворот, превратив черное в белое, высокое в низкое. Бывший секретарь обкома КПСС назначил себя гарантом демократии, диссидентов, спавших и видевших развал собственной страны, признали совестью нации, научные сотрудники решили стать министрами, а Ясенево[42]самопровозгласило себя духовным центром государственности и патриотизма. Евгений, осознав, что в его услугах больше не нуждаются, одним из первых дезертировал с невидимого фронта.

Очень скоро умение заводить знакомства, манипулировать людьми и информацией, не делать резких телодвижений и не брать ответственность на себя дали положительный результат. У Корзуна появились все признаки успеха: четырехкомнатная квартира, трехэтажный коттедж, две машины, сын в английском колледже, жена в соболях и любовница в норковой шубке.

Белое здание-крепость в Ясеневе он сменил на офисную высотку на Октябрьской площади, о чем не жалел. Дела в банковской группе, в которой он теперь служил, крутились не мельче, чем в бывшем Первом главке, без натяжек их можно было назвать операциями в государственных и международных масштабах. А денег за те же обязанности платили несравнимо больше. Евгений, как все, принадлежавшие к номенклатуре советских времен, не мог отделить патриотизм отличного достатка. За идею работали другие. Те, кому бросали двадцатку премии к юбилею Октября, а в новое время месяцами не платили зарплату.

* * *

Евгений Корзун поковырял вилкой рыбу, поддел кусочек, принюхался.

— Это что? — спросил он.

— Форель, Женя, — ответил Дубанов.

— Местная? — с подозрением спросил Корзун.

— Испанская. Местная вся передохла, — хохотнул Дубанов. — У моря живем, а рыбы не видим. Всю, что ловят, сразу же продают за границу.

Корзун отодвинул тарелку. Осмотрел стол, уставленный рыбными яствами.

— Знаешь, Серега, нажрешься всяких миног и лангустов в китайских кабаках — и так захочешь простой картошечки с соленым огурчиком… Аж слюной захлебнешься. Проще надо жить, проще. — Он плеснул в рюмку водки.

— Какие проблемы, только скажи — ребята быстро сообразят, — с готовностью отозвался Дубанов.

Корзун промолчал, задумчиво покусывая веточку петрушки. Откровенное угодничество Дубанова ему льстило.

Оба сидели, как патриции, завернувшись в простыни. Но Корзун не без удовольствия отметил, что Дубанов весь состоит из тугих складок жира, дебел телом, как буфетчица в рабочей столовой. А он, Корзун, по-спортивному легок в кости и благородно сухощав. И главное, в Дубанове появился налет провинциальности, что не отпарить никакой баней.

Корзун не чокаясь выпил водку, поправил усы, еще влажные после парной. Прижался затылком к теплым доскам, источающим легкий запах эвкалипта, и блаженно закрыл глаза. За стеной русалкой плескалась в бассейне Алла. Девка ему понравилась. Глупая и длинноногая. Прошли времена, когда парткомы блюли нравственность. Теперь Корзун мог открыто позволить себе то, чем так стращали все годы работы в КГБ. Пьянка, аморалка и нескромность в быту перестали считаться смертными грехами.

— Хорошо сидим, — вздохнул Корзун.