Радио Судьбы - Дмитрий Сафонов

Внезапно из-за дальнего конца ограды вывалилось огромное четырехколесное чудовище, и дремлющий мозг Соловьева вспыхнул, как двухсотваттная лампочка, будто кто-то нажал кнопку выключателя. Он уже видел, какие автографы оставляют эти шины с косыми выступами...

«На крыше раздавленной машины...»

Рукам потребовалось что-то делать, они запорхали вокруг худого тела, как испуганные птицы: хватались за голову, трогали кофр с фотоаппаратом, хлопали по бедрам... Энергия уходила впустую. Он стоял и не мог двинуться с места.

Рот Соловьева искривился, из глаз потекли слезы. Парнишка закрыл лицо руками, но подумал, что так еще страшнее. Он растопырил пальцы и закричал:

– МАМА-А-А!!!

Чудовище неслось прямо на него.

Мезенцев уперся ладонями в землю, словно приготовился отжиматься. С этого он начинал каждое утро: двести раз – четыре серии по пятьдесят. Это было очень похоже на утренние упражнения, и в том, и в другом случае от него требовались терпение и выдержка.

Нельзя вскочить на ноги раньше, чем трактор пронесется мимо него. И слишком поздно нельзя – тогда вероятность прицельного выстрела будет равна нулю. До него только сейчас дошло, что он не посмотрел, чем снаряжен патрон: может быть, мелкой птичьей дробью?

«Ну, значит, не судьба. Одним журналистом станет меньше».

Он замер. Гул нарастал, он ощущал его всем телом. Земля мягко дрожала от тяжелой поступи убийцы. Свист турбины был уже совсем рядом, но Мезенцев заставил себя лежать. ЛЕЖАТЬ!

Из-за штакетника показалось огромное колесо. Мезенцев смог различить каждый болт на ступице. Он стиснул зубы и замер.

Трактор несся вперед, приминая траву, когда заднее колесо целиком выехало из-за угла ограды, Мезенцев вскочил на ноги и схватил ружье.

Упер приклад в плечо и прижался к нему щекой.

Руки не дрожали. Он широко расставил ноги, чтобы придать телу устойчивость, поймал на мушку голову человека, сидящего в кабине, и медленной поводкой проследил стволами ее движение. Палец лег на спусковой крючок, когда он вдруг вспомнил, что надо немного прибавить на упреждение. Он слегка приподнял ствол, теперь мушка была над головой тракториста. Мезенцев затаил дыхание, собрался, будто вспоминая, все ли он сделал правильно... Но медлить было нельзя, расстояние до трактора стремительно увеличивалось. Эффективная дальность боя охотничьего ружья – тридцать-сорок метров. А если в патроне окажется не пуля, или, на худой конец, картечь... Он уже думал об этом.

Мезенцев задержал дыхание и плавно потянул спусковой крючок.

Отдача ударила в плечо, из ствола вырвался сноп оранжевого пламени, хорошо различимый даже при свете дня, и Мезенцев ощутил запах пороха.

От выстрела он на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что заднее стекло кабины разлетелось вдребезги. Впрочем, это еще ни о чем не говорило.

Мезенцев присмотрелся, и сомнения рассеялись. Переднее стекло покрылось тонкой красной пленкой, будто кто-то хотел его затонировать таким странным образом. Тело безвольно моталось из стороны в сторону и билось о стойки кабины.

Трактор подпрыгнул на большой кочке, и тело повалилось куда-то вниз, он его больше не видел.

Мезенцев подхватил ружье (сам не зная зачем) и бросился следом за трактором.

«Т-150» стал выписывать кривые, словно сбился с курса, он катился все медленнее и медленнее... Мезенцев взглянул на журналиста: тот по-прежнему стоял на месте, словно прирос к земле.

Трактор проехал в паре метров от Соловьева, пересек дорогу, докатился до ограды домов, стоявших на противоположной стороне, и, разломав забор, уперся в дом. Колеса несколько раз провернулись – последними отчаянными рывками, затем дизель рыкнул и заглох.

Мезенцев подбежал к парнишке:

– Ну что, жив?

Тот не отвечал, глотая слезы.

– Все в порядке, я же говорил – ситуация под контролем. Соловьев зло взглянул на него и вдруг закричал, срываясь на визг:

– Он же мог меня убить!

– Но не убил же, – пожал плечами Мезенцев.

– Он ехал прямо на меня!

– Я заставил его свернуть.

– Вы... ты... Ты использовал меня, ублюдок! Да?! Ты использовал меня как приманку! – Руки парнишки сжались в кулаки.

– Что? – сказал Мезенцев. – Хочешь меня ударить? – Он сжал ружье. – Давай! Пробуй! Ну!

Он пригнулся и напрягся. «Если этот парень сделает хотя бы шаг... Или хотя бы поднимет руку – я заеду ему прикладом прямо в лоб и расколю череп!»

Видимо, Соловьев прочел все это в глазах Мезенцева. Он судорожно сглотнул и разжал кулаки, но глаза его по-прежнему горели злым огнем.

– Вот так-то лучше! А теперь – утри сопли и бегом к трактору! Ну!

Журналист колебался, и Мезенцеву пришлось ткнуть его прикладом в грудь.

– Глухой? Прочистить тебе уши, мозгляк?

На лице Соловьева отчетливо читалось: «Влип!» Но выбора у него не было. В последний раз по-мальчишечьи всхлипнув, он потрусил к трактору, то и дело оборачиваясь на Мезенцева.

– Давай, давай! Вытаскивай ЕГО из кабины!

«С ним был боец из его роты – молодой, еще необстрелянный солдат, за плечами которого, конечно же, не было боевого опыта, приобретенного капитаном на полях сражений», – почему-то вспомнил Мезенцев слова, услышанные по мобильному.

«А как, интересно, поступил бы капитан Некрасов? – Внутренний голос снова оживился и приготовился ему НАДОЕДАТЬ. – Наверняка он бы не стал прикрываться молодым, необстрелянным бойцом. Он бы придумал что-нибудь другое».

«Он БУМАЖНЫЙ, а я – живой. Ему легко быть героем, а мне – нет», – возразил Мезенцев, и на этом тема была закрыта.

Соловьев, отвернувшись, вытащил труп тракториста из кабины. Тело с глухим стуком упало на землю.

– Оттащи его подальше, чтобы не мешался под колесами, – скомандовал Мезенцев, и парень подчинился. – Теперь залезай в кабину! Ну, живо!

– Зачем я вам нужен? Отпустите меня, – проскулил Соловьев, и Мезенцев подумал, что он сейчас снова расплачется.

– Как зачем? Ты ведь мне уже пригодился. Видишь, все не зря, парень. Все совсем не зря.

Он залез следом за Соловьевым, осмотрелся, потрогал все рычаги и прочитал, что куда надо двигать. Теперь у них был свой транспорт.

ТРАКТОР!!!

Голос... Этот голос. Сейчас, когда он снова мог спокойно размышлять, Мезенцев вспомнил про голос. Ну да, не зря он показался ему знакомым.

Еще в свою бытность журналистом («Когда я был такой же зеленый, как этот заморыш с фотоаппаратом на боку».) Мезенцев обнаружил, что писать ему гораздо легче, когда он сам себе диктует. Вслух. Он даже не пожалел денег и купил диктофон «Sony», дорогую по тем временам вещицу.