Радио Судьбы - Дмитрий Сафонов

«Т-150», напротив, не замечал этих ухабов, он летел над землей, грозно свистя турбиной.

Вдруг Джордж почувствовал, как рев дизеля сместился влево, трактор стремился поскорее выехать на асфальт, хотя это выглядело странно: на твердом" покрытии у Джорджа было явное преимущество в скорости.

Одним мощным ударом трактор разметал хлипкую конструкцию автобусной остановки и... замер. Джордж выехал на шоссе в каких-нибудь пятидесяти метрах впереди него, затормозил и оглянулся.

Стекло кабины по-прежнему ярко блестело на солнце, но ему показалось, что он смог различить черный силуэт ТОГО, кто сидел за рулем.

И... он не собирался их догонять. Он стоял на месте и будто выжидал чего-то.

«Он ОТРЕЗАЕТ нам дорогу назад», – внезапно понял Джордж. Эта мысль заставила его насторожиться. И задуматься над тем, что ждет их впереди.

Но Рита кричала в самое ухо:

– Поехали! Поехали! Чего же ты встал!

Она пришла в себя и теперь хотела только одного – поскорее уехать. И – стоило признать – в этом их желания сейчас совпадали.

Джордж переключил передачу и «Урал», набирая скорость, покатился вперед.

«Раз, два, три, четыре... Раз, два, три, четыре...» – стрекотал двигатель, обещая все новые и новые туры вальса – танца пленительного.

И опасного.

* * *

Двенадцать часов четырнадцать минут. Гурьево.

Этот проклятый спецназовец был словно сделан из железа. Он ни разу не сбился с темпа, ни разу не остановился, и даже дыхание его оставалось ровным – будто он сладко посапывал на мягком диване, досматривая утренний сон.

Сам Соловьев чувствовал себя так, будто крутился в огромной центрифуге, где его выжимали, как постиранное белье: мышцы, кости, связки, сухожилия, мозги, легкие и сердце бились в каком-то убийственном однообразном ритме, утратив всякую связь друг с другом. Он подумал, что еще немного – и разлетится на мелкие куски, которые уже не склеишь, как ни старайся.

Время от времени он испускал странный звук, походивший на сдавленный стон. Или – мольбу о пощаде.

Тогда спецназовец оборачивался и смотрел на него. Просто смотрел, но этого было достаточно. Под его взглядом Соловьев съеживался, кровь начинала стучать в висках, сердце сжимало нехорошее предчувствие, и он, удивляясь, откуда берутся силы, прибавлял темп.

Капитан будто пришпоривал его, и Соловьев, кажется, стал понимать, как можно загнать лошадь. Раньше это было для него загадкой: в самом деле, ведь лошадь – живое разумное существо, неужели она боится шпор и хлыста больше, чем смерти?

Теперь до него помаленьку доходило. Конечно, боится, но не настолько сильно. Есть что-то еще. Лошадь чувствует всадника хозяином, повелителем и больше, чем смерти, боится не выполнить его приказ. Его волю. Это даже и не страх, а что-то из области высоких материй, что-то, напоминающее смысл жизни.

«Ну хорошо, для бестолковой лошади, может быть, это и является смыслом жизни. А для меня? Какой в этом смысл – нестись, очертя голову, за проклятым душегубом?»

Эти мысли были легкими и витали где-то под самыми волосами, а чуть глубже сидела твердая уверенность, что он продолжал бы бежать даже в том случае, если бы спецназовцу вздумалось сесть на него верхом.

Взгляд – и Соловьев посылал тщедушное тело вперед, испытывая при этом нечто вроде экстаза.

Фотоаппарат бешено колотил в ребра, и Соловьев удивлялся, почему он до сих пор не пробил там огромную дыру? Может, ему стало бы легче дышать?

Во рту был неприятный привкус, словно он сосал медную монету, губы запеклись и, сколько он их не облизывал, начали трескаться.

Деревня была уже близко. Через пару минут они поравнялись с крайними домами и продолжали взбираться на подъем– к счастью, не очень крутой.

У Соловьева не было сил смотреть по сторонам: мышцы шеи задеревенели, словно их свело судорогой, он уперся взгля дом в широкую спину капитана и больше ничего не видел.

Лопатки спецназовца размеренно поднимались и опускались, как маленькие крылья, и... что казалось самым странным– футболка на спине капитана высохла!

Соловьев точно помнил, что, когда они встретились у разбитой машины, спецназовец (Дмитрий, кажется. Дмитрий Не красов – так его зовут?) был мокрый, как мышь. А сейчас – высох. На оливковой ткани белели разводы соли, выходящие из подмышек двумя аккуратными полукружьями.

Соловьев смотрел на футболку и не мог оторвать от нее глаз. Сам-то он потерял черт знает сколько жидкости. Наверное, он не сможет пописать раньше, чем через двое суток, даже если и выпьет цистерну воды.

Капитан внезапно застыл как вкопанный, и Соловьев, с размаху уткнувшись в его спину, остановился и медленно сполз на асфальт.

– Шшштооо... – с трудом выдавили свистящие легкие. Дмитрий присел на корточки и потрепал журналиста по плечу:

– Все нормально. Все в порядке, парень. Ты знаешь... – он задумчиво посмотрел на груду металла, лежавшую у дороги метрах в ста перед ними, – покури пока.

Соловьев слабо улыбнулся:

– Я не курю.

– Некому было научить? Это просто. Я тебе покажу. Как-нибудь потом.

– Спасибо... – Больше всего Соловьеву сейчас хотелось прилечь и проспать минут шестьсот, не меньше.

– Отдохни, а я скоро вернусь.

Капитан упруго встал и пошел вперед, а Соловьев отполз в сторонку и повалился в траву. С него наконец-то сняли седло. Журналист раскинул руки и ноги и стал похож на морскую звезду.

«Если я и открою глаза, то не раньше, чем через... через... чем он вернется, а на остальное мне – наплевать». Соловьев глубоко задышал и спустя минуту уже дремал.

Мезенцев (впрочем, его вполне устраивало быть Некрасовым) шел и крутил головой по сторонам, чувствуя, как в его душе постепенно поднимается нехорошая тревога.

Он увидел разрушенный дом и в ста метрах от него – другой, разрушенный наполовину.

Чутким ухом (все чувства обострились до предела) он уловил стук работающего неподалеку дизеля.

Мезенцев быстро связал все факты воедино. Косые следы на крыше раздавленной машины, разрушенные дома, поваленные заборы, стук дизеля...

Деревня выглядела пустой. Брошенной. Жители или убежали, спасаясь от спятившего тракториста, или попрятались. «Интересно, где? Дом, как оказалось, не такая уж и надежная защита».

Он пошел по траве, внимательно глядя под ноги. Всюду были следы огромных тракторных шин.

Мезенцев заметил узкую колею, косо уходящую в сторону дороги. Примятая трава еще не успела подняться – след был совсем свежим.

Одна узкая колея. Что это?

«Ну конечно, мотоцикл. ОНИ были здесь. Только что. И ОНИ уехали. Похоже, ИМ повезло».