Царица Пальмиры - Бертрис Смолл

— Вы, цезарь, как всегда, великодушны и внимательны, — пробормотала Зенобия. Аврелиан засмеялся.

— Почему, даже когда ты благодаришь меня, богиня, у меня такое чувство, что ты бросаешь в меня метательные снаряды?

Зенобия посмотрела на негр широко раскрытыми глазами с выражением ангельской невинности.

— Не понимаю. Я полагала, что веду себя с вами в высшей степени учтиво, цезарь.

— Черта с два! — хрипло выругался он и притянул ее к себе. — Ты продолжаешь очаровывать меня и отказываешь при каждом удобном случае, богиня!

Его твердая рука обнимала ее тонкую талию. Свободной рукой он придерживал ее голову, а его губы приникли к ее губам в коротком, но жгучем поцелуе.

— Мне надоело спать одному, — сказал он. — Твой траур закончился, Зенобия, и сегодня ночью я намереваюсь вернуться в твою постель. Тебе не хватало меня, богиня?

— Нет! — г ответила она, улыбаясь ему, и ее серые глаза смотрели прямо в его голубые глаза.

Он засмеялся, но она заметила, что глубоко в его глазах затаился гнев.

— Когда-нибудь ты пожалеешь о своем неповиновении, богиня. Когда-нибудь мне все это надоест, и я найду себе более сговорчивую любовницу!

— Не я захотела стать вашей любовницей, цезарь.

— Выбирать — не твое дело, жестко произнес он. — Помни о том, что когда ты надоешь мне, я передам тебя тому, кому мне будет угодно, богиня. Возможно, я отдам тебя какому-нибудь галльскому или германскому военачальнику. Интересно, как долго ты протянешь в сырых, холодных и темных лесах севера?

Он снова наклонился к ней и неистово впился в ее губы, на этот раз оставив на них кровоподтеки. Он протолкнул ей в рот свой язык и стал быстро водить им, сначала поглаживая ее чувствительное небо, а потом лаская ее язык.

«Как же я ненавижу его! — думала Зенобия. — Но, клянусь Венерой и Купидоном, он умеет возбуждать мои чувства!»

Она задрожала, почувствовав на своей груди его большую теплую Руку, и стала сопротивляться, пытаясь вырваться. Аврелиан поднял голову и сказал:

— Я желаю тебя сейчас, богиня, и я возьму тебя!

Потом он быстро ударил ее по ногам, и они вместе упали на разбросанные по полу толстые ковры. Она задыхалась, придав» ленная его весом.

Обезумев от страсти, Аврелиан поспешно сорвал ее одежду, разбросав по комнате. Его руки властно ласкали прохладное тело, заставляя ее дрожать, как дрожат чувствительные к прикосновению струны лиры. Закрыв на мгновение глаза, она позволила ощущениям захватить себя. Она ненавидит его! Она ненавидит его всей душой, но, о боги, он умеет доставить женщине удовольствие!

Усевшись на ее бедра, Аврелиан наблюдал, как в глазах Зенобии медленно разгорается страсть. Взгляд его глаз принял циничное выражение, а в углах его губ появились морщинки. Она использует его! Он почувствовал искушение встать и уйти. Но, к несчастью, в ту минуту он желал ее слишком сильно, чтобы спасти свою гордость. Почему она не любит его? Он великодушен и внимателен к ней, к ее семье и близким друзьям. Он даже хочет простить ее мятежного младшего сына. И все же она презирает его! Единственное, что приносило ему удовлетворение, — это то, что она не могла презирать его тело так, как ей хотелось бы.

Он разозлился, без всяких церемонии раздвинул ее бедра и сразу же проник в ее тело. Оно уже источало мед и ожидало его. Она судорожно вздохнула, и ее глаза широко раскрылись от удивления. Ведь в последнее время он был нежен с ней. Энергично, в быстром темпе он овладевал ею вновь и вновь. Зенобия издала слабый крик протеста.

— Я всего лишь использую тебя, так же, как и ты меня, богиня, — сказал он, усмехаясь.

— Я не могу любить тебя, — прерывисто прошептала она.

— Тогда, по крайней мере, дай мне немного доброты, Зенобия! — мягко произнес он. Постепенно его гнев улетучился. — Я ведь пытался быть к тебе добрым. Будь хоть немного добрее ко мне.

Склонившись, он тихонько нашептывал ей на ухо:

— Ты подобна дикой розе, моя нежная и ранимая богиня! Ты — первая вечерняя звезда, одиноко сверкающая на ночном небе. Ты неуловима, словно южный ветер, прекрасна, как сама Пальмира, и я вынужден признать, что обожаю тебя. Но ты не будешь управлять мной, Зенобия!

Потом он снова начал двигаться, но медленно и нежно; она тихо застонала от неприкрытого наслаждения.

— Скажи мне, — прошептал он ей, — скажи мне, что ты чувствуешь, любимая!

Она отрицательно покачала головой, но он настаивал, и наконец она была вынуждена заговорить.

— Я чувствую, что мной обладают, и это мне не нравится. Я чувствую, что мною пользуются, и это пугает меня. Почему ты не можешь удовлетворять свои желания с женщиной, которая желает тебя?

— Ты еще никогда не отдавала себя полностью ни одному мужчине, богиня, и если ты испытываешь страх, то только потому, что сейчас, как никогда в жизни, ты близка к полной и сладкой капитуляции. Сдайся же мне, богиня!

— Нет!

Не в силах более ждать, император излил в сопротивляющееся лоно Зенобии свое семя, и она содрогнулась под ним, внезапно растворившись в собственной страсти. Они лежали вместе на коврах несколько долгих минут, и ни один из них не хотел первым нарушить тишину. Потом Зенобия произнесла слабым голосом:

— Кто-нибудь может войти…

Она с усилием поднялась на ноги, подобрала свой каласирис и надела его, отворачиваясь от его взгляда.

— Возможно, ты никогда не полюбишь меня, богиня, — тихо сказал он, — но я желаю тебя. И ты тоже желаешь меня, хотя не признаешься в этом. Давай по крайней мере будем добрыми друг к Другу. Я еще не готов отпустить тебя, и, может быть, никогда не смогу.

Он поднялся, одернул свою тунику, потом подошел к ней и с нежностью положил руки ей на плечи.

— Будь добра ко мне, богиня, и позволь мне быть добрым к тебе!

— Я попытаюсь, но это единственное, что я могу сделать.

Попытаться, — пообещала она.

Он вздохнул, понимая, что в данный момент ничего другого от нее и нельзя ожидать.

— С этого момента и впредь мы будем есть вместе, Зенобия. Я терпеть не могу есть в одиночестве, так же, как спать одному.

— А какое из блюд ты особенно любишь? — спросила она, сделав усилие.

— Я оставлю выбор за тобой, — сказал он, повернулся и вышел ив комнаты.

Она села, уставившись на ковер, где они недавно лежали. Что-то есть порочное в том, чтобы заниматься любовью без любви. Это и отталкивало ее, и очаровывало. Аврелиан — странный человек, подумала она. Он обладает крестьянской проницательностью, груб, но в то же время может быть великодушным.

Она подозревала, что он воображал себя Юлием Цезарем, а она должна стать его Клеопатрой. Ну что же, с некоторой иронией рассуждала Зенобия, Клеопатра ведь пережила Цезаря. Предположим, она тоже переживет Аврелиана. Он хочет, чтобы она была добра к нему. Интересно, размышляла она, понравятся ли ему приятные ровные отношения? Возможно… Он любит, чтобы его личная жизнь текла гладко и спокойно, в противоположность бурной военной и политической карьере. Возможно, она не наскучит ему, если станет ручным созданием. В конце концов, даже если Деми не одумается, у нее ведь есть еще маленькая Мавия, о которой она должна думать.