Молитва об Оуэне Мини - Джон Ирвинг

— Если ты — орудие Бога, — обратился я к нему, — я-то тебе зачем? Сам бери и забивай!

Шли рождественские каникулы 61-го, и мы были в зале одни, если не считать нашего старого приятеля (и единственного зрителя), слабоумного вахтера, который запускал для нас судейский секундомер, когда Оуэну в очередной раз взбредало в голову засечь время выполнения «броска». Жаль, не помню его имени; в дни каникул и летом в выходные он часто оставался единственным дежурным вахтером во всей школе. Одни говорили, он дебил с рождения, другие — что он «тронулся умом» во время войны, — Оуэн слышал, будто у этого вахтера случилась контузия. Во время какой войны; мы не знали, мало того, мы даже не знали, что такое «контузия».

Оуэн сел на пол площадки, потирая колено.

— ТЫ, Я ДУМАЮ, СЛЫШАЛ, ЧТО ВЕРА ГОРАМИ ДВИЖЕТ, — сказал он. — ТВОЯ БЕДА В ТОМ, ЧТО В ТЕБЕ СОВЕРШЕННО НЕТ ВЕРЫ.

— А твоя беда в том, что ты чокнутый, — ответил я, но все-таки сходил за мячом и принес его обратно. — Это просто безответственно — в твоем возрасте и с твоим образованием воображать себя орудием Бога!

— АХ ДА, Я И ЗАБЫЛ, ТЫ ВЕДЬ У НАС ОБРАЗЕЦ ОТВЕТСТВЕННОСТИ.

Он начал называть меня «образцом ответственности» осенью 61-го, когда мы по уши погрузились в безумную суету подачи вступительных заявлений и собеседований с приемными комиссиями университетов, знакомую любому старшекласснику. Я подал заявление только в университет штата, и тогда Оуэн сказал, что у меня нет ни грамма ответственности за свое самосовершенствование. Он, естественно, отправил заявления в Гарвард и Йель; что до университета штата Нью-Хэмпшир, они сами предложили Оуэну так называемую стипендию Почетного академического общества — а Оуэн даже не стал подавать туда заявление. Нью-Хэмпширское Почетное академическое общество каждый год выбирало лучшего в штате выпускника средней или подготовительной школы и назначало ему специальную стипендию. Выпускнику полагалось быть постоянным жителем штата; обычно стипендия вручалась ученику муниципальной школы, лучшему из всех в своем выпускном классе. Но в нашем выпускном классе Грейвсендской академии лучше всех успевал Оуэн; такого признания житель Нью-Хэмпшира добился впервые — заголовок в «Грейвсендском вестнике» гласил: «Уроженец Грейвсенда побеждает в споре с лучшими школьниками страны!», и статью потом перепечатали во многих газетах по всему штату. В Нью-Хэмпширском университете не льстили себя надеждой, что Оуэн примет предложение о стипендии. В самом деле, Почетное академическое общество каждый год предлагало стипендию «лучшему» в Нью-Хэмпшире — и при этом все с прискорбием осознавали, что награжденный наверняка предпочтет поступать в Гарвард или Йель или еще в какой-нибудь университет «поприличнее». Я не сомневался, что и в Гарвард, и в Йель Оуэна примут — и дадут полную стипендию. Единственной причиной, по которой он мог бы согласиться на учебу в Нью-Хэмпширском университете, была Хестер; но что толку? Оуэн начал бы учебу в университете осенью 62-го, а Хестер уже весной 63-го получила бы диплом.

— ТЫ МОГ БЫ ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ ПОПРОБОВАТЬ ПОСТУПИТЬ В УНИВЕРСИТЕТ ПОЛУЧШЕ, — сказал мне Оуэн.

Я вовсе не просил его отказываться от Гарварда или Йеля, чтобы составить мне компанию в Нью-Хэмпширском университете. Мне казалось, с его стороны просто нечестно ожидать, будто я стану подавать заявление в Гарвард или Йель лишь для того, чтобы получить очередной отказ. Хотя я и стал учиться заметно лучше благодаря Оуэну, но результаты, показанные мной на предварительном тестировании, — весьма посредственные — он улучшить не мог, так что я ни по каким статьям не подходил ни для Гарварда, ни для Йеля. Да, с некоторых пор у меня наладились дела с английским и историей. Читал я медленно, но внимательно и вдумчиво и научился писать вполне гладкие, правильно построенные сочинения; но в математике и естественных науках я по-прежнему не мог обойтись без Оуэна, да и уроки иностранного были для меня темный лес — учеба так никогда и не станет для меня естественным состоянием, как стала для Оуэна. И все же он злился на меня, что я сразу согласился на Нью-Хэмпширский университет и даже не пытаюсь достичь чего-то большего. А мне, по правде говоря, Нью-Хэмпширский университет нравился. Сам городок Дарем пугал меня не больше Грейвсенда, к тому же он совсем близко, так что я мог бы по-прежнему часто видеться с Дэном и бабушкой — я мог бы по-прежнему жить вместе с ними.

— ЧУВСТВУЮ Я, ЧТО В КОНЦЕ КОНЦОВ ТОЖЕ ОСТАНОВЛЮСЬ НА ДАРЕМЕ, — сказал Оуэн с некоторой даже жалостью к самому себе, чем привел меня в бешенство. — ИНАЧЕ КТО ЖЕ О ТЕБЕ ПОЗАБОТИТСЯ?

— Уж как-нибудь сам позабочусь, — отрезал я. — Буду приезжать к тебе в гости — хоть в Гарвард, хоть в Йель.

— ДА НЕТ, У НАС У ОБОИХ ПОЯВЯТСЯ НОВЫЕ ДРУЗЬЯ, И МЫ РАЗОЙДЕМСЯ КАК В МОРЕ КОРАБЛИ — ТАК ВСЕГДА БЫВАЕТ, — философски заметил он. — К ТОМУ ЖЕ ТЫ НЕ ЛЮБИТЕЛЬ ПИСАТЬ ПИСЬМА — ТЫ ДАЖЕ ДНЕВНИК НЕ ВЕДЕШЬ, — добавил он.

— Если ты из-за меня нарочно завалишь тесты и пойдешь в Нью-Хэмпширский университет, я тебя придушу, учти, — пообещал я ему.

— К ТОМУ ЖЕ И ПРО РОДИТЕЛЕЙ НЕЛЬЗЯ ЗАБЫВАТЬ, — сказал он. — ЕСЛИ Я БУДУ УЧИТЬСЯ В ДАРЕМЕ, ТО СМОГУ И ДАЛЬШЕ ЖИТЬ ДОМА И УХАЖИВАТЬ ЗА НИМИ.

— С чего вдруг тебе понадобилось за ними ухаживать? — не выдержал я. Мне казалось, он старается бывать дома как можно реже.

— И ПРО ХЕСТЕР НЕЛЬЗЯ ЗАБЫВАТЬ, — добавил он.

— Извини за прямоту, — не выдержал я, — Но вы с Хестер, по-моему, сами не знаете, чего хотите. Ты с ней спишь, что ли? Ну хоть раз ты с ней спал?

— ДЛЯ ТВОЕГО ВОЗРАСТА И ВОСПИТАНИЯ ТЫ ВЕДЕШЬ СЕБЯ УЖАСНО ГРУБО, — заметил он.

Когда он поднялся наконец с пола баскетбольной площадки, я увидел, что он хромает. Я передал ему мяч, он отпасовал мне обратно. Слабоумный вахтер снова установил судейский секундомер — на нем ярко загорелись огромные цифры:

00:04

Как мне все это осточертело!

Я держал мяч перед собой; он выставил вперед руки.

— ГОТОВ? — спросил Оуэн. По этому слову вахтер пустил секундомер. Я передал мяч Оуэну; он впрыгнул мне на руки; я подбросил его; он взмывал все выше и выше и, повернувшись в воздухе, всадил этот дурацкий мяч в корзину. Он делал это очень аккуратно, никогда не касаясь кольца руками. Он еще парил в воздухе, опускаясь на землю — руки по-прежнему над головой, но уже без мяча, а глаза устремлены на секундомер посредине площадки, — когда крикнул: «СТОП!» Вахтер остановил секундомер.

После этого я тоже всегда оборачивался, чтобы посмотреть на светящиеся цифры; обычно они показывали, что наше время истекло:

00:00

Но когда я обернулся в этот раз, на секундомере оставалась одна секунда:

00:01

Он всадил мяч в кольцо быстрее чем за четыре секунды!

— ВИДИШЬ ТЕПЕРЬ, ЧТО МОЖНО СДЕЛАТЬ, КОГДА ЕСТЬ ХОТЬ НЕМНОЖКО ВЕРЫ? — спросил Оуэн Мини. Слабоумный вахтер восторженно аплодировал. — УСТАНОВИТЕ НА ТРИ СЕКУНДЫ! — велел ему Оуэн.

— Чума тебя забери! — крикнул я.