Рыцари света, рыцари тьмы - Джек Уайт

Алиса смолкла, думая совсем не о Боэмунде. Она ломала голову, что отец имел в виду, когда обмолвился, что внешняя привлекательность молодого принца — не ее ума дело. В последние месяцы он все чаще позволял себе подобные высказывания, и принцесса не знала, как их следует воспринимать. Всякий раз его лицо оставалось совершенно непроницаемым, а голос оставлял широкий простор для догадок об истинном значении его слов, как и о его осведомленности — или же неосведомленности — насчет Алисиных склонностей, о ее чувственных приключениях. Вот и сейчас она безуспешно гадала, что в действительности думает о ней король, скрывая свое отношение под маской отеческой заботы. Хочет ли он сказать, что, столкнувшись с супружеской неверностью, она с легкостью сможет найти себе утешение в чужих объятиях? Или он намекает, что ее собственной красоты довольно, чтобы уберечь ее от хищнических нападок других дам? Она не знала, какое из двух предположений ближе к истине, и на миг подумала, уж не мать ли шепнула что-нибудь королю. Впрочем, Алиса тут же отвергла эту мысль, поскольку они с Морфией после многолетних перебранок наконец дали друг другу передышку. Перемирие было шатким и иногда угрожающе трещало по всем швам, но в течение года ничто не нарушало внешнее спокойствие, поэтому принцесса усомнилась, что Морфия сама покусилась на него, нарочно распалив супруга неосторожным замечанием.

Королева прознала о развлечениях дочери накануне семнадцатого дня рождения принцессы — Алиса понятия не имела, от кого и как, — и немедленно обрушила на нее свой гнев, пригрозив все раскрыть Балдуину, если только та, не сходя с места, не пообещает впредь следить за своими поступками и вести себя как приличествует принцессе Иерусалимской — скромно, пристойно и благовоспитанно. К несчастью, она недооценила свою дочь, предоставив ей возможность сделать ответный выпад, ошеломивший Морфию и лишивший ее дара речи. «Скажи тогда, как приличествует вести себя графине, или королеве Иерусалимской?» Алиса, не давая матери опомниться, тут же выложила ей имена всех тех, кем Морфия вертела и на кого влияла с помощью чувственных ухищрений. Первым она упомянула старого епископа Гробека, и королева вначале обмерла, а затем пришла в ярость, убеждая Алису в том, что та и так знала из собственных наблюдений, — что ни один мужчина не касался ее тела, кроме супруга Балдуина. Алиса, ждавшая такого отпора и поэтому нимало им не обескураженная, затронула внешний аспект этих происшествий. А что сказал бы или сделал граф, если бы узнал или хотя бы заподозрил, что его жена, соблюдая видимые приличия, добивается всяческих услуг и милостей, всего лишь потакая похотливым видениям старого святоши, ежедневно одалживая ему себя для того, чтобы тот разглядывал ее тело и мог получать удовлетворение?

Гневный спор затянулся; его участницы осыпали друг друга оскорблениями и проклятиями, оставаясь при этом на удивление выдержанными — из-за необходимости соблюдать осторожность, чтобы их никто не подслушал. К концу напряженного и изобилующего колкостями разговора стороны пришли к перемирию, и каждая отныне воспринимала другую с еще большей недоверчивостью, но и уважением. Они не договаривались нарочно, как теперь будут себя вести и как в дальнейшем будет складываться их общение, но с того самого дня все стычки меж ними прекратились, и при встречах, случавшихся отныне гораздо чаще, обе женщины являли непривычные обеим непосредственность, воспитанность и терпимость.

Опомнившись, Алиса поняла, что молчание затянулось и отец, возможно, ждет ее ответа на свой вопрос или замечание. Она весело вздохнула и потрясла головой, словно отгоняя какую-то пустячную мысль. Король поджал губы и с важным видом кивнул:

— Вот и славно. Хорошенько все обдумай, но помни, что никакой перемены или отсрочки в моем намерении не предвидится, поэтому нет смысла обсуждать какую либо из этих двух возможностей. Привыкай к тому, что ты — королевская дочь и выйдешь замуж за принца Антиохийского, как только позволят обстоятельства. Таково веление судьбы — не противься ему и знай, что тебе могла выпасть и худшая участь. Этот юноша всем хорош: отпрыск благороднейшего рода, богатый, красивый, с хорошим характером, заслуживший всяческие похвалы тех, кто с ним встречался. Он обладает отменным здоровьем и проявляет нетерпение поскорее обвенчаться с тобой. У него нет ни намерений, ни желания покушаться на иерусалимскую корону, поскольку ему отлично известно, что твоя старшая сестра Мелисенда наследует ее по праву первородства, что она уже обручена с Фульком Анжуйским, который и будет здесь главенствовать, когда я умру. Напротив, он счастлив править в собственном Антиохийском принципате — богатейшем владении во всем Заморье, уступающем, пожалуй, только Иерусалиму. Антиохия и сейчас процветает; ее территория весьма обширна, но в планах Боэмунда — раздвинуть ее границы к югу и востоку, отвоевать побольше земель у сельджуков в Сирии, дойти до Алеппо. Глядишь, доберется он и до Дамаска, и вы с ним сможете основать собственное королевство, не уступающее моему. Как знать, может, однажды Антиохия даже затмит своим блеском Иерусалим.

Алиса молча стояла, не сводя глаз с портрета, и размышляла о достоинствах жениха, перечисленных Балдуином. Она быстро прикинула, что для нее было всего важнее: приятная внешность, хорошие манеры, светлые волосы, отвага, удаль, предприимчивость… Но, перебирая все эти положительные качества, Алиса тем не менее почувствовала, как ее губы непроизвольно кривятся в усмешке. За очень короткий промежуток времени ей пришлось спознаться со многими мужчинами, и среди них не нашлось ни одного, кто обладал хотя бы двумя или тремя подобными преимуществами, — кроме, пожалуй, молодого монаха Сен-Клера, которого она соблазнила обманом. Впрочем, даже в нем принцесса сомневалась, поскольку религиозные обеты накладывали на него серьезные ограничения, препятствующие связной беседе, отчего рыцарь практически все время страдал вынужденной немотой. Когда же он оказался ее пленником, то был столь одурманен опиатами, что принцессе опять не удалось составить четкое представление о том, каков этот молодой человек в своем обычном состоянии, когда на него не давит чувство вины от совершаемого греха.

— Так что же?

Король, оказывается, действительно ждал ответа, и Алиса наивно захлопала ресницами:

— Ты что-то спросил, папочка? Прости, я замечталась…

— Н-да… Надеюсь, об Италии.

Смеется он над ней или ей показалось? Алиса не могла сказать с уверенностью, но колебание в очередной раз напомнило ей, как опасно играть с отцовским добрым расположением духа. На его вопрос: «Все ли ты поняла из сегодняшнего нашего разговора?» — она улыбнулась еще веселее:

— Конечно, папа, но я немножко растерялась: так много всего и сразу. Не сердись, я уже попривыкла к новости и теперь все спокойно обдумаю. Буду ждать от тебя известий, как продвигается дело. — Она заколебалась было, но все же рискнула спросить: — А мама знает о моем предстоящем замужестве?

— Разумеется. Она присутствовала при соглашении, когда вы оба были еще грудными детьми. Мы на время отложили дальнейшее обсуждение и вернулись к нему лишь два года назад. Договор оставался в силе, но поскольку вы жили столь далеко друг от друга, то я решил: меньше разговоров — больше пользы для всех заинтересованных в этом браке. Соответственно, если бы вдруг с твоим женихом в детстве или в юности приключилась бы какая-нибудь неприятность, ты не почувствовала бы себя обделенной и не стала бы горевать.