В спецслужбах трех государств - Николай Голушко

В противоречие с законодательством входит и пункт 5 Постановления, в котором говорится о приостановлении деятельности Совета безопасности СССР, поскольку названный Совет является конституционным органом, а его члены назначаются Президентом СССР с учетом мнения Совета Федерации и по согласованию с Верховным советом СССР. В связи с этим взятие ГКЧП на себя функций Совета безопасности нельзя признать правомерным.

Учитывая изложенное, проанализированные документы ввиду неправомерности не могут быть приняты к исполнению в качестве нормативных актов.

Начальник следственного отдела КГБ УССР полковник юстиции В. И. Пристайко 20 августа 1991 года.

Я прочитал представленный текст, а мысли были о другом: как мне, руководителю республиканского органа госбезопасности, реагировать на весьма категорическое заключение своих подчиненных о незаконности директив ГКЧП? Проведение юридического анализа документов ГКЧП и особенно убийственные выводы о том, что они «ввиду неправомерности не могут быть приняты к исполнению в качестве нормативных актов», были мужественным шагом, но грозящим опасностями сотрудникам КГБ, если принять во внимание и учитывать непредсказуемость последствий и возможных репрессий со стороны потенциальных будущих победителей. Я и мои товарищи моги поплатиться свободой за свои выводы и действия. Моя резолюция на справке следственного отдела была такова: «Тов. Шама Н. М., тов. Пристайко В. И. Согласен. Прошу руководствоваться в работе Оперштаба. Голушко 20/8». Кроме того, в первом предложении после слов «В следственном отделе КГБ УССР проанализированы…» я добавил собственной рукой: «по указанию председателя КГБ УССР», что в определенной степени должно снимать ответственность и вину с авторов документа. В последующем, когда начались расследования по уголовному делу о действиях должностных лиц КГБ УССР в дни ГКЧП, так и случилось.

Был период отпусков, и значительная часть руководящих работников Комитета находилась вне Киева. Оперативный состав мы специально не отзывали из отпусков на службу, но воспитанное у нашего поколения сотрудников повышенное чувство долга и ответственности за порученное дело, судьбу страны диктовало многим из них внутреннюю необходимость в те тревожные дни быть на рабочем месте. Вот один из примеров: В. Пристайко в прокуратуре свидетельствовал, что находился на отдыхе в Одесской области и должен был приступить к работе 24 августа. Узнав из радиопередач о создании ГКЧП, он решил вылететь в Киев. Хотя ни на один рейс в Киев билетов не было, он все же сумел к концу дня 19 августа прибыть в столицу. Его заместитель Лукьяненко доложил, что следователи работают в обычном режиме и каких-либо особых указаний не поступало. Единственное — председатель КГБ Голушко поручил дать правовую оценку документов ГКЧП; 20 августа к 10 часам справка была подготовлена. Пристайко на допросе показал, что доложил о ее готовности по телефону председателю КГБ; тот просил кратко изложить суть документа, но через несколько минут перезвонил и сказал, что необходимо детально рассмотреть справку. «Председатель внимательно прочитал справку, не подвергая сомнению ее положений, и наложил резолюцию «Согласен»… Впоследствии он сообщил мне, что с запиской ознакомил первого заместителя председателя Совета министров УССР К. Масика. Кроме того, ее обсуждали на заседании Президиума Верховного совета», — свидетельствовал Пристайко.

Временная комиссия Верховного совета УССР при расследовании деятельности должностных лиц в период переворота 19–21 августа указала следующее: «Комитет госбезопасности передал в комиссию справку начальника следственного отдела КГБ Украины В. Пристайко от 20 августа 1991 года о несоответствии постановлений ГКЧП действующему законодательству».

20 августа мне пришлось принимать участие в решении других непростых вопросов, в частности, связанных с прилетом в Крым двух самолетов: на одном борту — Лукьянов, Ивашко, Крючков, Язов, на другом — представители российских властей во главе с вице-президентом РСФСР Руцким. Все они стремились первыми попасть к «заточенному» на даче Горбачеву. Мне позвонил заместитель председателя российского КГБ Поделякин и сообщил, что из Москвы для встречи с Горбачевым вылетели Руцкой, председатель Совмина РСФСР Силаев, члены Президентского совета СССР Бакатин и Примаков, иностранные дипломаты. Самолет следует рейсом до Симферополя, но необходимо оказать помощь в принятии борта на ближайшем от государственной дачи аэродроме «Бельбек».

Мне было известно, что посадочные полосы аэродрома были заблокированы тяжелой техникой. Военный аэродром не был предназначен для приема пассажирских воздушных судов, имел сложный заход на посадку с моря, рядом со взлетной полосой стояли ангары с реактивными истребителями. Я попытался переговорить с командующим воздушной армии, но он ответил, что все действия по использованию «Бельбека» согласовываются с находящимся в Киеве генералом Варенниковым. Моей поддержки и власти оказалось мало, о чем я сообщил российскому коллеге.

Через некоторое время мне позвонил Кравчук и сказал о поступившей ему просьбе Ельцина осуществить посадку самолета с московскими политиками в «Бельбеке». Переговоры с военными оказались трудными, и только вмешательство Кравчука позволило получить разрешение на прием самолета. Насколько непростая сложилась тогда обстановка, свидетельствуют переговоры Президентов России и Украины. Ельцин начал убеждать Кравчука в том, что руководство ГКЧП, которое вылетело в Форос, необходимо арестовать, «так как они государственные преступники». Как пишет об этом О. Попцов, «Кравчук в ответ юлит, ссылается на отсутствие информации, на непростоту собственного положения, на невеликую его власть… Ельцин же заявляет: «Ну, хорошо, не можете арестовать, дайте команду посадить наш самолет с вице-президентом и премьером на военный аэродром. Путчисты не должны попасть к Горбачеву первыми». Кравчук опять что-то объясняет. Делает это витиевато: он постарается…».

Интересная складывалась ситуация. Москва вроде не сумела, не хотела своими силами арестовать гэкачепистов во Внуково-2 на правительственном аэродроме при отлете в Форос и давала советы сделать это украинским властям.

На военном аэродроме визитеров из Москвы, естественно, не ждали. И здесь совершенно неожиданно возникла другая тревожная ситуация: на российском самолете находилась группа автоматчиков, взятая на борт Руцким. В связи с этим перед сотрудниками Севастопольского горотдела мною была поставлена задача не допустить выезда в Форос прилетевших этим рейсом вооруженных лиц, так как поздней ночью могла быть неразбериха, столкновение с сотрудниками КГБ или охраны Президента СССР.

По свидетельству Бакатина, так и случилось, делегацию во главе с Руцким около дачи встретила вооруженная автоматами президентская охрана. Вид у сотрудников был решительный. Горбачев, «загорелый, как всегда бодрый, рассказал о своем двухдневном заточении, стал готовиться к отлету». По всей протяженности трассы следования Президента СССР на аэродром «Бельбек» его безопасность обеспечивали расставленные еще до прибывших гэкачепистов оперативные наряды сотрудников КГБ Украины: в условиях той обстановки я просто забыл дать команду о снятии нарядов.

21 августа министр Язов на Коллегии Министерства обороны без согласования с другими членами ГКЧП принял самостоятельное решение о выводе войск из Москвы. Это свидетельствовало о кризисной ситуации и разладе в рядах самих членов ГКЧП. Язов не стал с ними сотрудничать, но из состава ГКЧП не вышел: «Не могу быть предателем, это мой крест, и я донесу его до конца».