Патрология. Период Древней Церкви. С хрестоматией - Михаил Легеев

тому я отвечу и таким людям, и, если будет нужно, раскрою подробнее, но теперь возвращаюсь к своему предмету.

10. Итак, наше учение, очевидно, возвышеннее всякого человеческого учения, потому что явившийся ради нас Христос по всему был Слово, т. е. и по телу, и по Слову, и по душе. И все, что когда-либо сказано и открыто хорошего философами и законодателями, все это ими сделано соответственно мере нахождения ими и созерцания Слова, а так как они не знали всех свойств Слова, Которое есть Христос, то часто говорили даже противное самим себе. Но кто из живших до Христа, по Его человечеству, покушался исследовать и опровергать что-либо Словом, те были предаваемы, как нечестивые и дерзкие, суду. Самый твердый из всех них в этом деле, Сократ, был обвинен в тех же преступлениях, как и мы; ибо говорили, что он вводил новые божества и не признавал тех, которых граждане почитали богами. А он, изгоняя из государства и Гомера, и других поэтов, учил людей отвращаться злых демонов – злых и делавших то, что описывали поэты, и увещевал их приобретать познание неведомого им Бога посредством исследования разума, говоря так: «Отца и Зиждителя всего и найти нелегко, и, нашедши, возвестить Его всем небезопасно». Однако наш Христос сделал это Своею силою. Ибо Сократу никто не поверил так, чтобы решился умереть за это учение; напротив, Христу, Которого отчасти познал и Сократ, – ибо Он был и есть Слово, Которое находится во всем и предвозвещало будущее, то через пророков, то и Само через Себя, когда соделалось подобострастным нам и учило этому, – поверили не только философы и ученые, но и ремесленники, и вовсе необразованные, презирая и славу, и страх, и смерть, потому что все это производит сила неизреченного Отца, а не средства человеческого разума.

11. Но мы не были бы убиваемы, и неправедные люди и демоны не были бы сильнее нас, если бы всякому рожденному человеку не надлежало умереть; поэтому-то мы и отдаем этот долг с благодарением. И здесь – я думаю – хорошо и прилично привести рассказ из Ксенофонта для пользы Кресцента и тех, которые несмысленны так же, как он. Ксенофонт говорит, что Геркулес, пришедши к месту, где встречались три дороги, нашел добродетель и порок, которые явились ему в образе женщин; и что порок в роскошном наряде, с очаровательным и цветущим лицом и с мгновенно пленяющим взглядом сказал Геркулесу: «Если ты последуешь за мною, то я сделаю, что ты всегда будешь жить весело и украшаться самым блистательным убранством, подобным тому, какое на мне»; а добродетель с грубым лицом и одеждою говорила: «Но если последуешь за мною, то украсишься не скоропреходящим и тленным убранством и красотою, но украшениями вечными и прекрасными». Итак, мы совершенно уверены, что всякий удаляющийся того, что кажется красивым, и стремящийся к тому, что почитается трудным и странным, получает блаженство. Ибо порок, для прикрытия своих собственных действий, принимает на себя свойства, которые принадлежат добродетели и которые действительно прекрасны, через подражание нетленному (ибо он ничего нетленного не имеет и сделать не может), и тем порабощает себе долу преклонных людей, а принадлежащие ему худые свойства переносит на добродетель. Но те, кто понимает истинно хорошее, бывают нетленны в добродетели: что всякий рассудительный человек должен предположить о христианах, и об атлетах, и о тех, которые делали подобное тому, что поэты говорили о мнимых богах, – выводя такое заключение из того, что мы презираем смерть, которой бы надлежало убегать.

12. И сам я, когда еще услаждался учением Платона, слышал, как обносят христиан, но, видя, как они бесстрашно встречают смерть и все, что почитается страшным, почел невозможным, чтоб они были преданы пороку и распутству. Ибо какой распутный и невоздержный, почитающий за удовольствие есть плоть человеческую, может охотно принять смерть, чтоб лишиться своих удовольствий? Не будет ли он напротив стараться всячески продолжить свою настоящую жизнь и скрываться от властей, а не объявлять о себе для осуждения на смерть? Между тем злые демоны возбудили некоторых худых людей и на такое дело: умертвивши некоторых из нас по ложным обвинениям, на нас взнесенным, они влекли на пытку слуг наших, или детей, или женщин, и ужасными мучениями принуждали их говорить про нас те баснословные действия, которые сами делают явно. А так как за нами нет ничего такого, то мы и не беспокоимся, имея Бога, нерожденного и неизреченного, Свидетелем мыслей и действий. Ибо почему бы нам и всенародно не признавать таких дел хорошими, и не доказывать, что они суть божественная философия, говоря, что, умерщвляя людей, мы совершаем таинства Кроноса: упиваясь, как говорят, кровью, подражаем тому, что вы делаете почитаемому вами идолу, которого вы окропляете кровью не только бессловесных животных, но и людей, совершая это возлияние крови умерщвленных жертв через знаменитейшего и благороднейшего из вас; а мужеложствуя и беззаконно совокупляясь с женщинами, мы подражаем Юпитеру и другим богам, находя для себя в этом защиту в сочинениях Эпикура и поэтов? Но так как мы убеждаем вас удаляться и от таких постановлений, и от тех, которые их исполняют и подражают таким, – как это я делаю и теперь на этих самых страницах, то на вас всячески нападают; впрочем, мы о том не заботимся, ибо знаем, что Правосудный Бог все видит. И что, если бы и теперь кто взошел на какое-нибудь возвышенное место и воскликнул трагическим голосом: «Стыдитесь, стыдитесь приписывать невинным то, что сами делаете явно, и то, что свойственно вам самим и вашим богам взводить на тех, которые нисколько тому не причастны: перестаньте, образумьтесь!».

13. И вот я, когда открыл то нечестивое покрывало, которое злые демоны набросили на божественное учение христиан для отвращения от него прочих людей, посмеется и над виновниками этих ложных выдумок и над их покрывалом, и над народным мнением и, признаюсь, поставляю себе в славу быть и всеми силами стараюсь явиться на самом деле христианином; и это не потому, что учение Платоново совершенно различно от Христова, но потому, что не во всем с ним сходно, равно как и учение других, как то: стоиков, поэтов и историков. Ибо всякий из них говорил прекрасно потому именно, что познавал отчасти сродное с посеянным Словом Божиим. А те, которые противоречили сами себе в главнейших предметах, очевидно, не имели твердого ведения и неопровержимого познания. Итак, все, что сказано кем-нибудь хорошего, принадлежит нам, христианам. Ибо мы, после Бога, почитаем и любим Слово нерожденного и неизреченного Бога, потому